Шахтеры ответили ему не сразу, вроде как с заминкой:
— Пока ты в больнице бока пролеживал, Андрея твоего на другую работу подрядчик перевел и в другой барак, со своим рядом. Повышение твоему Андрею вышло: работенку ему полегче дали да подоходней.
А Катаев добавил определенно и твердо:
— Прихвостнем твой Андрей заделался… Одной сволочью на шахте больше стало! — и при этом в упор поглядел на стряпуху.
«Стряпуха все та же, фискалка», — вспомнил Савка и воздержался от дальнейших расспросов.
Но сообщение об Андрее потрясло и огорчило его: все же земляк! И Савка решил его проверить.
Настоящей дружбы с Андреем у него не было никогда: в деревне Андрей сторонился его. «Гусь свинье не товарищ», — внушал Андрею его отец.
Но здесь, на шахтах, Андрей все же льнул к Савке.
Савка подозревал, что это не дружба, а расчет, и особенно не обольщался.
А все-таки теперь, услыхав об Андрее «такое», он начал ругать себя, что проглядел Андрея, и решил пойти к нему в следующее же воскресенье.
Первая неделя работы после больничного томительного безделья показалась ему короткой. Ну, а как она досталась его помятым ребрам и спине, как еще долго грызли они Савку по ночам, — говорить об этом не стоит. В Савкиной жизни еще и не такое бывало. Что старое вспоминать?
В бараке, когда Савка туда пришел, Андрея уже не оказалось.
— Гулять ушел. А может, к хозяину, — объяснил один из двух шахтеров, бывших в бараке.
А другой на вопрос Савки ответил вопросом:
— А ты что ж, дружок или как? — и подозрительно скользнул глазом по его лицу, еще сохранившему больничный оттенок. — А чего-то ты белый какой? Будто не шахтер?
— Да я полгода в больнице пролежал. Вот и выбелился. А Андрюшка Костылев — мой земляк. И вместе на шахту приехали. А сейчас… — Савка замялся, а потом, видимо решившись на что-то, сказал: — Слушок тут один про него узнал: будто он погуливать крепко начал. Правда это? Не чужой ведь он мне, а земляк, да и шахтерили вместе почти что год: товарищи, выходит!
Хмурое лицо собеседника несколько прояснилось:
— А ты, значит, в товарищеских делах верный? Так что же ты земляку своему не разъяснишь, что, кто товарища за бутылку водки продает, тот есть иуда и сукин сын?
Савка попятился и залепетал:
— Да я. Да неужто ж это правда? Да как же это?
— Такие слова в шутку не говорятся, за такие слова, если они напраслина, убить нужно. А Андрюшка твой такие слова заслужил, и доказать тебе то можем! Как его к нам четыре месяца тому назад поместили, так дня не проходило без ябеды. Каждое малое словечко против хозяина известным тому становилось в тот же день. Сразу-то на Андрея не думали: парень молодой, деревенский. Ну, а потом он сам все карты показал. Начал в кабаках гулять, как ухарь-купец: деньгами не стесняется! А откуда они у него? Шахтер он неважный да с ленцой, зарабатывает, знаем, мало. Это — одно. А второе — стесняться он перестал, начал вовсю подхалимство свое перед хозяином и подрядчиком показывать: и юлит перед ними, и в глаза заглядывает, словно пес перед хозяином. Только что сапогов не лижет. Да и то, думается, если четвертинкой подманить, то и сапог лизнул бы. Было и так. Выронил он из кармана записочку, где были записаны четыре фамилии. А люди те под этот день крепко хозяина ругали и подговаривали других дать ему отпор в одном деле, нам несподручном. Хлоп! На другой день всех тех людей с шахты вон! Прочим — нагоняй. И дело свое хозяин как надо провернул. Три дня пьянствовал после того твой Андрюшка без просыпа, а подрядчик ему ни слова.
