Ртутти слушал все внимательней.
— Да ведь, может быть, добрый святой Пуллинарий его простит?
— Как бы не так! Ведь Рыцарь оскорбил самого Магистра Драконвиля! Простит? Завтра увидишь, как он его простит!
— Но ты-то откуда это можешь знать? — лукаво сомневался Ртутти. — Может, тебе явилось видение святого?
— Я сам — видение! — хвастливо стукнул себя кулачонком в грудь Шарль и упал носом в кружку, но не заснул, а продолжал бормотать.
Ртутти приложил ухо к краю громадной кружки, откуда, точно из колодца, отдавалось эхом бормотанье карлика, и очень внимательно начал слушать.
Все, что рассказывал про Рыцаря карлик Шарль, было истинной правдой, но это далеко не было всей правдой.
Пока шли войны с неверными, всякими язычниками и маврами — короли и герцоги наперебой зазывали Рыцаря Бертрана в свое войско, потому что он первым очертя голову бросался в схватку и рубил, колол, опрокидывал, сбивал с коней, поднимал над головой и отшвыривал врагов из-за своей удивительной силы и слепой храбрости.
Потом, когда сражения пошли уже между «верными», то есть между христианскими королями и герцогами, он тоже был желанным гостем при любом войске.
Но вот когда он остался без дела из-за наступившего затишья в междоусобиях — он заскучал, стал азартно играть в кости и проиграл половину своего имущества. Увлекся петушиными боями и проиграл вторую половину.
Третью половину он прокутил и прогулял и роздал всем, кто у него просил: разным бедным, несчастным или просто бессовестным людям.
А так как этой третьей половины у него не было и ему пришлось ее брать в долг — перед праздником святого Пуллинария он оказался окончательно без гроша, без коня, оружия и доспехов и вдобавок за очень толстой решеткой в городской башне в ожидании суда.
Там он, в первый раз в жизни призадумавшись, сидел и смотрел через решетку на городскую площадь, где плотники вколачивали последние гвозди в готовый помост для представления миракля.
И так как тут не с кем было драться и не было пи петухов, ни игорных костей, он впервые стал думать и размышлять, и прожитая жизнь вдруг показалась ему какой-то глупой и уж очень что-то бессмысленной.
Как хорошо было бы сидеть тут хоть не одному, а с каким-нибудь рыцарем. С кем?.. Он перебирал в памяти и вспомнил веселого, щедрого, доброго пылкого и храброго Аль-Мансура! Вот с кем бы он не соскучился, даже сидя в башне! Но тут же с горечью вспомнил, что ведь это он сам убил Аль-Мансура в поединке после того, как они бились с ним от полудня до темноты. И ему стало смутно на душе — он понял, что любил этого «неверного» рыцаря Аль-Мансура больше всех «верных», и очень загрустил о том, что его нет сейчас с ним.
