Фернандо презрительно засопел.
— С чего ты взял, что у меня есть еще монеты?
— Ты — писарь примарха. Он послал тебя, чтобы ты занялся странными вещами. Оноре — человек небедный. И он наверняка не хочет, чтобы люди болтали. Поэтому он и не поехал на ялике. Ничто так хорошо не запечатывает уста, как золото.
— Хорошо, еще одну монету я могу тебе дать. Но только когда Родриго вернется и я буду уверен в том, что все сделано по-моему.
— А почему только одну? — Наводчик прохрипел этот вопрос ему прямо в лицо, заставляя вдыхать зловоние, исходившее у него изо рта.
— Потому что твой друг тоже захочет, а у меня осталось всего две золотые монеты.
Альфонсин прищелкнул языком.
— Вот как. Больше золота у тебя, значит, нет. А что в тех ящиках, которые настолько тяжелы, что их должны нести шестеро мужиков?
Фернандо задержал дыхание. Вот, значит, как! Оноре догадывался, что так будет. Поэтому никому и не было разрешено покидать галеру, хотя корабль стоял в гавани уже второй день.
Альфонсин негромко рассмеялся.
— Удивлен? Даже торговки на рынке болтают меньше, чем гребцы. Когда их сидит сто сорок человек в одном помещении, не остается тайн относительно того, что происходит на корабле. Особенно когда путешествие настолько странное, настолько поспешное… И никому не дозволено покидать корабль, кроме тайного посланца примарха.
— У меня всего две золотые монеты, — выдавил из себя писарь.
Улыбка Альфонсина стала еще шире, глаза его превратились в узкие щелочки.
— Тогда давай сюда обе. Немедленно!
— А Родриго?
Наводчик презрительно засопел.
— Он не только плавает как рыба, но и настолько же глуп. Он ничего не заподозрит.
Фернандо нащупал на поясе кошель. Пальцы мимолетно коснулись холодного металла молотка.
Альфонсин прислонился к стволу пушки и заглянул в отверстие для стрельбы.
Негромкий свист заставил писаря вздрогнуть. Неужели этот идиот забыл о стражнике?
— Наша рыбка добралась!
Теперь и Фернандо пригнулся к стволу. Он увидел нечеткий силуэт на фоне фонаря перед таверной. Затем свет стал виден снова.
— Может быть, это всего лишь посетитель, — недоверчиво проворчал писарь.
Его рука по-прежнему покоилась на кошеле; кожаного шнурка он не развязывал.
— Ерунда! Он трижды закрывал свет, как мы и договаривались. Ты просто слишком поздно взглянул. Вот, сейчас ты увидишь, что я прав. — Альфонсин наклонился к фонарю.
Фернандо смотрел в темноту не отрываясь. Дождь не утихал. Словно серебристая пелена, сверкал он на орудии.
