Новая утопия | страница 4
— А то как же! — возразил старый джентльмен несколько раздраженно. — Я думал, вы понимаете, что теперь все равны. Что сталось бы с нашим равенством, если бы какой-нибудь мужчина или женщина вздумали разгуливать в золотистых волосах, а кто-нибудь еще вздумал бы завивать их? Люди должны не только быть равными в наше время, но и казаться ими по мере возможности. Указом — всем мужчинам бриться и всем мужчинам и женщинам носить одинаковой длины черные волосы — мы исправляем до некоторой степени ошибки природы.
Я спросил:
— Почему же черные? Он сказал, что не знает, но на этом цвете остановило выбор…
— Кто? — спросил я.
— Большинство, — ответил он, приподняв свою шляпу и опустив глаза, как бы в молитвенном экстазе.
Мы пошли дальше и встретились еще со многими мужчинами. Я сказал:
— Разве в этом городе нет женщин?
— Женщин! — воскликнул мой спутник. — Разумеется, есть. Мы прошли мимо сотни по крайней мере.
— Мне кажется, я узнал бы женщину, если бы увидел, — заметил я. — Но я не могу припомнить ни одной.
— А вот идут две, — сказал он, обращая мое внимание на двух особ, шедших вблизи нас, в обычных серых брюках и туниках.
— Как же вы узнаете, что это женщины? — спросил я.
— Заметили ли вы металлические номера на воротнике каждого человека?
— Да, я подумал: какая масса у вас полицейских, и недоумевал, куда девались другие люди!
— Ну, так вот: все четные номера — женщины; все нечетные — мужчины.
— Как просто, — заметил я. — Мне кажется, при некотором навыке вы можете отличать один пол от другого почти моментально.
— О, конечно, — ответил он, — если это нужно.
Некоторое время мы шли в молчании. Затем я спросил:
— Зачем это у всех номера?
— Для различения, — ответил мой спутник.
— Разве у вас нет имен?
— Нет.
— Почему?
— О, в именах так много неравенства. Одни звались Монморанси и на этом основании свысока глядели на Смитов. Смиты не хотели смешиваться с Джонсами и т.д. в этом духе. Порешили упразднить имена и пронумеровать всех.
— Разве Монморанси не противились?
— Да, но Джонсы и Смиты оказались в большинстве.
— А не стали ли Единицы и Двойки глядеть свысока на Троек и Четверок, и т.д.?
— В начале — да. Но с уничтожением богатств номера потеряли свою ценность, если не считать их роли в промышленных предприятиях или акростихах, и теперь номер сто считается ничуть не выше и не ниже номера миллион.
Я еще не умывался после сна, потому что в музее не было этого приспособления, и теперь начинал чувствовать неудобство от жары и грязи.