Он обнаружил, что его стол по-прежнему завален различными бумагами, и со вздохом уселся на большой оранжевый эргономичный пластиковый шар, купленный в Сиэттле. Застегнул широкие манжеты и принялся за работу, черкая ручкой направо и налево, выискивая в ворохе привычной информационной физики и онтологической механики толкование предсказания. В прошлом, случалось, его ручка неожиданно пузырилась и текла, словно внезапно падало давление воздуха на станции. Это приводило его в ярость: так он испортил свой лучший шелковый chi-fu. Увы, вычислительные устройства здесь просто не работали — слишком близко к финальной компрессии Точки Омеги. Их алгоритмы обращались в пыль. То же самое происходило и с кремниевыми и искусственными квантовыми штуковинами. Удивительно, что работали мозги; по-видимому, их спасали особенности белковых сетей, и нарушалась только функция сна. Он слегка пожал плечами. Да, здесь не место для беспечных сновидений.
Тяжелая дверь с шипением открылась. В кабинет вошел его взъерошенный адъютант, полуголый, почесывающий голову с рассеянной улыбкой. Гай остановился возле стола и, дыша слегка кислыми парами, дружески чмокнул Деция в щеку.
— Доброе утро, Дес.
Деций обернулся и крепко поцеловал его в губы:
— Кофе, Гай.
— Конечно, — адъютант побрел в кладовую, включил кофеварку, смолол две пригоршни первосортных эфиопских зерен, высыпал их на фильтр, затем извлек заменитель сахара и сливки. Гай с Децием были старыми друзьями и обходились без фанфар. — Не спал всю ночь?
— Вообще-то, я несколько месяцев провел в ортогональном соседе. Как продвигается обратный отсчет?
— Я бы и правда мог воспользоваться какой-нибудь откалиброванной электроникой, — Гай подавил зевок. — Знаю, знаю. Что ж, насколько я понимаю их сообщения, судя по всему, мы войдем в сингулярность омеги в течение нескольких часов. О скорости нашего продвижения не хочется даже думать. — И правда.
Кофеварка хлопнула и забулькала, источая теплый аромат. Казалось совершенно абсурдным планировать утреннее кофепитие, когда местный космос вот-вот коллапсирует в окончательную беззаконность и вакуум вселенской черной дыры. Снаружи гравитационные пульсации бешеными осцилляциями сотрясали сжимающееся пространство. Галактики сотен миллиардов звезд — точнее, то, что от них осталось — полыхали огнем с эквивалентной их количеству температурой, сморщивались в сталкивающиеся друг с другом сферы из чистого света, по размеру вряд ли превышающие Солнце или одну из звезд Мозга Матрешки Джулса. А схлопывание все продолжалось, в то время как кофеварка внутри домашнего, экспоненциально стабилизированного панциря благоухала ароматным паром. Снаружи (что бы это ни значило, точнее, что бы это ни могло значить) сжатые измерения начинали вскрываться и разворачиваться, и бурлящее, вибрирующее пространство все быстрее, все яростней проваливалось внутрь самого себя.
