– Радость для нас с Надеждой большая, сынку, что живой ты. Но лучше бы ты сюда не приходил…
– Что так, отец?
– А то, что дорог на земле много, а для тебя здесь лишь две осталось – либо в услужение к фашистам идти, либо опять за колючую проволоку.
– Ну, может, как-то ещё образуется.
– Мы тут за этот год всякого насмотрелись. Послушай меня, старика. Лучше бы ты из лагеря прямиком к своим пробирался. Не для того я тебя растил и страна тебя учила, чтобы ты в лихую для всего народа годину на печке пересидел или того хуже…
Василий с большим трудом удержался, чтобы не ткнуться лицом в грудь батьки, немощного, иссушенного голодом и болезнями старика, дух которого не смогли сломить никакие испытания, выпавшие на его долю. Хотелось рассказать отцу обо всем, но Василий не имел на это права. Он пленный, помилованный оккупантами, и всё… Таким он должен оставаться для всех, даже для самых близких и дорогих ему людей. Это не его тайна…
На следующее утро Гордиенко явился в комендатуру для регистрации. У него отобрали аусвайс, документы отца и жены, которые он предусмотрительно захватил с собой, и заставили прождать в приемной больше двух часов. К полудню, когда Василий, что называется, истомился в безызвестности, его наконец проводили в кабинет, где кроме пожилого гитлеровского офицера находился ещё и какой-то гражданский тип, поздоровавшийся по-украински с типичным галичанским акцентом.
Разговор с гитлеровцем был непродолжительным. Тот лишь поинтересовался родственниками в Запорожье, с какого времени он находился в плену и какую должность до того занимал в Красной Армии, где работает жена. Но когда офицер, даже не кивнув на прощание, вышел из кабинета, цивильный буквально засыпал Василия вопросами. Его интересовало все: и детские годы, и учеба в летной школе, и служба в армии, и поведение в лагере, и даже точное название хуторов и сел, через которые Гордиенко добирался из лагеря в Запорожье. Даже неискушенный в подобных делах Василий понял, что попал в руки опытного контрразведчика. Правда, в этом разговоре у лейтенанта неожиданно появился довольно веский козырь. Прослужив почти полтора года в Стрые, недалеко от Львова, Василий, который с детства хорошо знал украинский язык, без труда освоил наиболее характерные словечки и обороты местного диалекта. И сейчас, умело вставляя их в беседе с цивильным, он явно расположил того к своей особе.
Под конец беседа приняла доверительный характер.
