— Какая ты душа?! — возмутился я, — Ты его надзиратель. Тиран! Диктатор!!!
— Я?!
— Ты.
— Нет!
— А вот и да! — Отстаивая свою точку зрения, я указал на сосну, в стволе которой скрылась лысая девушка, — Я кто вот ее… такую хрупкую, болезненную… лозиной да по мягкому месту охаживал? Сатрап!
— Так я любя, — развел руками леший. — В воспитательных целях. Увяжется ведь за человеком каким, да и сгинет навеки, Без лесу деве лесной жизни нет.
— А чего она лысая? Болеет? — поинтересовался Добрыня.
— Так зима же… Листва как по осени опала, так теперь только весной и отрастет, соками пробудившейся ото сна землицы питаемая.
— Ну, если так… — протянул я. — А людей ты зачем водишь?
— Скучно.
— Тебе веселье, а они гибнут.
— А вы зачем в лес с топором пришли?
— За елкой.
— Рубить? Для веселья? А они от этого гибнут.
Я растерянно замолчал, не зная, что ответить на его и общем-то справедливое замечание.
Но тут к разговору подключился Добрыня Никитич:
— Топор у нас от волков обороняться.
— И елку рубить не намеревались?
— Не-а, — заверил богатырь лешего. — Мы так.
— Как так?
— А вот так, — ответил Добрыня, подходя к трехметровому деревцу — настоящей лесной красавице. Сняв рукавицы, он поплевал на руки и ухватился за шероховатый ствол. — Ну-ка, милая, давай!
Если елка ему что-то и ответила, то я этого не услышал. Земля у основания ее вспучилась, и из нее показались корни.
— Посадим во дворе, — пояснил Добрыня, взваливая выдернутое с корнем деревце себе на спину. — Мы так завсегда делаем.
— Ну ежели так… — протянул леший, — то оно конечно.
— Нам пора, — заметил я. — Бывай!
— Постой! — задержал меня леший, ухватив за рукав.
— Чего тебе?
— Извини, что тогда так вышло. Не люблю я пришлых.
— Чего уж там, — отмахнулся я. — Дело минувшее.
Помахав нам вслед, леший обернулся и, сделав пару шагов по возникшей среди зарослей тропинке, растворился в укрытых снегом кустах. Ни веточка не дрогнула, ни снег не захрустел под его лаптем. Вот он был — и вот его уже нет. Тропинка исчезла так же внезапно, как и появилась.
— Тебе помочь? — поинтересовался я у Добрыни, несущего на спине дерево с довеском в виде кубометра земли.
— Справлюсь. Здесь и идти-то… версту — не больше.
Дойдя до подворья, я взопрел, что та мышь в бане, и заморился сильно. А былинный богатырь, прислонив деревце к стеночке сарая, ухватил лопату и, поплевав на ладони, спросил:
— Где копать-то?
— А вон там, — указал я на центр двора.
Пока он трудился с настойчивостью экскаватора, но с куда большей результативностью углубляясь в мерзлый грунт, я отдышался и даже сумел приобщиться к процессу:
