Наш стремительный марш–маневр на юг начался в ночь на 21 января 1944 года.
К двадцати часам мы подходили с севера к железной дороге Ковель — Хелм. Сверясь по карте, начштаба доложил:
— По времени наша разведка должна быть уже на перегоне Любомль — Руда.
— А голова колонны?
— Вошла в Подгородно…
Мы вскочили на коней и помчались в Подгородно. В доме, возле которого сбились в кучу оседланные кони, быстро расспросили разведчиков, только что вернувшихся с переезда. Кавэскадрону дали приказ: с ходу захватить переезд.
Ленкин своим неповторимым, чуть–чуть небрежным кавалерийским маневром взял руку под козырек и повернулся через левое плечо. По потолку хаты метнулась тень нагайки. Все вышли на улицу. Кавэскадрон взял с места в карьер и скрылся за поворотом.
Начался мягкий снегопад. Белые хлопья, медленно кружась в воздухе, падали на мокрую незамерзшую землю. Дороги уже не было видно. Уши заложила глухая тишь.
Колонна приготовилась к новому броску вперед. Вслед за эскадроном несколько пеших рот, словно тени, бесшумно исчезают в белой вате снегопада. Зрение и слух обострены. Вроде все спокойно, но ловлю себя на том, что каждую минуту поглядываю на светящийся циферблат часов.
— Заслоны? — спрашиваю у начштаба.
— Две роты от второго батальона.
— Минеры?
— Приданы ротам с вечера.
Снова смотрю на часы. «Нехорошо. Нервничаю… Прошло всего сорок секунд…»
И словно в насмешку, с саней, на которых, укрывшись плащ–палатками, лежат бойцы второго эшелона, долетает голос:
— Эге, хлопцы, главное перед боем — прищемить себе нервы.
«Эх, ребята! Попробуй вот прищеми их, когда время идет медленно, а мысли бегут все быстрее и быстрее… Ну, хватит. Действительно — прищеми себе нервы!»
— Кульбака! Давай выводи свои заслоны!..
Минут через двадцать от Усача прискакал связной с докладом:
— Переезд захвачен! Охрану переезда накрыли, как цыплят. Сдались без выстрела.
— Колонна, шагом марш!
Команда глухо передается назад и гаснет в ватной дали. Ни эха, ни скрипа полозьев. Тишина.
В двадцать три часа двадцать минут голова колонны начала «форсировать» железную дорогу. Еще Рудневым, нашим любимым комиссаром и опытным военным, было узаконено это слово. Кто–то из знатоков уставного языка заметил однажды:
— Форсируют реки, товарищ комиссар. А мы форсируем железки и шоссейки?! Неграмотно как–то…
Руднев вскинул на грамотея черные глаза:
— Реки не форсируют, а через них переправляются. Если с боем — тогда форсируют. А мы еще ни одной железной и шоссейной дороги без боя не переходили… И некогда нам сейчас новые слова выдумывать. Народ привык так говорить и пускай продолжает себе на здоровье.
