Морозец прихватил болотистую полесскую землю. Дороги затвердели.
— Скоро на санки перейдем, — говорит про себя Коженков.
Никто не отзывается, и ординарец, причмокивая, пускает лошадей рысью. Стучат по кочкам колеса тачанки. В воздухе редко–редко пролетают белые мухи.
Когда–нибудь, если останусь жив, будет больше всего вспоминаться первый «переход» линии фронта. В ночь на 13 июля 1942 года на самолете «У–2» поднялись мы с Елецкого аэродрома. Мне вместе с радисткой предстояло выброситься на парашютах к брянским партизанам. Конечно, и сейчас кое–кому из моих друзей, даже бывалых партизан, этот перелет кажется подвигом. Но я–то хорошо знаю, что никакого там подвига не было. Просто везли, как кота в мешке. Если кто–нибудь и отличился в ту памятную ночь, так это летчик. Фамилия его была, кажется, Кузнецов. Он умудрился так перелететь линию фронта, что линии–то этой мы и не заметили. Помню, уже минуло более двух часов нашего пребывания в воздухе, когда я спросил летчика:
— Ну как, скоро?
— Что скоро?
— Линия фронта.
Тот повернулся ко мне, и насмешливая, торжествующая улыбка на миг мелькнула в зеленоватой мгле фосфоресцирующих приборов:
— Поздновато, друг, вспомнил. Мы уже давно — над оккупированной территорией. Прошли больше двухсот километров…
Так мы и не заметили той первой линии фронта, которая представлялась нам такой страшной. А на самом деле, как убедился я позже, ее можно легко и перейти пешком, и переехать верхом или на тачанке. И даже на волах! Мы отнюдь не являемся исключением. Под Витебском ее пересекали конные партизаны из отряда Флегонтова, под Ленинградом — обоз патриотов, доставивший на санях в осажденный город сотни центнеров замороженного мяса, масла и муки, в Брянских лесах — лыжники полковника Медведева. А карело–финские партизаны выработали свою особую тактику: они периодически проникали в тыл врага и каждый раз после ударов накоротке возвращались обратно к своим войскам.
Лично мне довелось пересечь линию фронта уже девятый раз. До сих пор делал это только по воздуху… Из Брянских лесов летал в штаб Брянского фронта, к Рокоссовскому, и таким же способом возвращался обратно, поднявшись где–то возле Красивой Мечи. Садился на партизанский аэродром под Салтановкой. Знаю партизанские аэродромы под Смелижем, на льду белорусского Князь–озера, на колхозном выгоне под Чернобылем, возле деревень Толстый Лес и Тонкий Лес. Да и отсюда, из Полесья, доставлялся на Большую землю — к Москве, Харькову, Курску знаменитыми летчиками Феофаном Радугиным и Тараном… А вот на волах перехожу линию фронта впервые…
