Расхаживая по комнате, я молча наблюдал, как Кручинин преспокойно укладывается спать, как блаженно закрывает глаза. Я подошёл к столу и, по привычке доводить до конца всякое исследование, взял дактилоскопический отпечаток кассира и положил рядом с кастетом… Отпечатки сошлись. Страшная мысль обожгла мой мозг: братоубийство!
Кажется, было из-за чего броситься к Кручинину, но я сдержал себя и, подойдя к его постели, негромко, как можно равнодушнее, произнёс:
— Как ты это находишь? Он рассеянно поглядел на отпечатки. Сел в постели, пригляделся внимательней. И тут я мог ждать чего угодно, кроме того, что услышал:
— Так и есть… Что, по-твоему, нужно теперь сделать? — спросил он.
— Пока прибудут законные власти и можно будет арестовать старика, нужно по крайней мере принять меры к тому, чтобы он не скрылся.
— …ручаюсь тебе… он не собирается скрываться.
— Ты так уверен?
— Да.
— Я бы всё-таки предупредил пастора, чтобы он за ним последил. Ему удобней, чем кому-нибудь другому, оставаться около Хеккерта.
— Правильно придумано, — согласился Кручинин, — иди и скажи всё пастору.
— Всё? — спросил я.
— …Всё.
Когда я вызвал пастора и сказал ему о нашем открытии, он казался настолько потрясённым, что долго не мог ничего произнести.
— Боже правый, — проговорил он, наконец, — неужели это возможно? Господи, прости ему…
Он несколько мгновений стоял, уронив голову на грудь и молитвенно сложив руки.
— Вы уверены в том, что здесь не может быть ошибки? — спросил он.
— Законы дактилоскопии нерушимы, — сказал я уверенно, — Отпечатки пальцев обвиняют неопровержимее самых достоверных свидетелей. Но… мне кажется, что вам это и не нужно объяснять.
— Да, да… Иногда хочется, чтобы наука была не так неопровержима… Братоубийство! Неужели вас это слово не заставляет содрогаться?
— И тем не менее, — сказал я, — это так.
