Года не кольца, их не снимешь, не положишь в сейф, чтобы не украли, – кому они нужны! Чем больше колец, тем старше вишня, нельзя давать валить вишню, нужно украшать крону, лелеять корни, которые начинают сохнуть. Не дать свалить себя ветру и зною, а то вишня упадет и ее спилят, посчитают кольца, и она станет дровами для чужого костра: эволюция – ё. т. мать. Вспомнила, сколько она вломила в стволовые клетки, не щадя своего живота для инъекций, ствол гибче не стал, хорошо, что хвост не вырос…
Вот такие мысли кружили в голове у Алевтины, сидящей за столиком модного кафе, куда она зашла перевести дух после салона по дороге в фитнес-центр, где ежедневно изводила свое тело до совершенства и эбонитового цвета кожи, хорошо маскирующего трещинки старого породистого дерева окаменевшего лакированного массива. Такой приговор собственного суда требует не апелляций, а действий, и притом немедленных.
* * *
Все было хорошо до вчерашнего дня. Ее бойфренд, плохой эстрадный певец, но крупный самец, после секса заявил, что женится на дочери главного аптекаря, а ей желает счастливого плавания по жизненному морю.
Алевтина не поверила – этот гондон, которого она подобрала на окраине Крымского полуострова, где он пел в кафе, огороженном прутьями, чудовищные песни про море в Гаграх и пальмы в Гаграх, грязное немытое существо в «варенках», с буйной растительностью, вылезающей из дырявых маек, как дикий плющ, позволил себе змеиным ртом заявить подобное.
Она вспомнила, как привезла его в Москву, по селила у себя, научила не чавкать и не говорить с акцентом, купила ему песни и «вольво». Водила, как барана на поводке, к разным людям и хлопотала за него на радио и ТВ. Эта дрянь все забыла, все, что он умел, – это скакать на ней, но лошадь уже устала и требовала уважения и благодарности, но от кого? Ничтожество с отсутствием пульса в мозгу не понимало, у него не работали сразу два полушария, только член и желудок, а вот придумал сука, или кто-то из врагов научил?
Это следовало обдумать, и Алевтина для усиления аналитических функций заказала коньяк.
Два бокала придали сил, она вспомнила, как на ее день рождения аптекарь привел свою мокрогубую соску и та запала на дикую шерсть ее орангутанга. Они шушукались в разных углах, но Алевтина не придала этим брачным играм никакого значения – пусть мальчик подготовится к ночи, нальет в свой бокал жизненные соки, а она выпьет его без остатка и до дна – так было всегда, ее зверек место знал: где миска, там и место.
