Мы с Рахмановым остались одни. Женщина-лейтенант и желчный аксакал исчезли. Вот так: стояли перед глазами и исчезли, а я по инерции говорил тихо, полушепотом.
― Предположим, она забрала заявление, ― я взглянул вопросительно на собеседника.
― Тогда дело закрывается. Ребята отделываются испугом.
― А если не захочет?
― Кто? Чего?
― Лоточница. Забрать заявление.
― Исключается, ― сказал Рахманов. ― Она не настолько глупа, чтобы оставлять в милиции липу ― не в ее интересах это. Впрочем, поживем ― увидим...
1
"ЗА КИЗЯКАМИ". Мы с Жунковским возвращались домой с мешками, набитыми кизяками. Завернули в лог. В одном из ответвлений лога, неподалеку от заброшенной избушки, увидели человека ― тот сидел, подбрасывая в костер сучья. Человек, услышав за спиной шум, обернулся. Секунду-другую глядел на нас настороженно. Впрочем, тревога тут же исчезла, и незнакомец ― а это был пацан, примерно наших лет, ― продолжил свое занятие. Мы, согнувшись под тяжестью мешков, замерли у костра. Пацан извлек из золы несколько картофелин, обжигаясь, стал есть.
― Ну, что уставились? ― произнес он, усиленно дуя на картофелину.― В ногах правды нет, не слышали? Подсаживайтесь или... мотайте своей дорогой.
Мы опустили мешки на землю, переглянулись, присели.
― Налетайте, ― пацан подвинул дымящиеся картофелины. За день мы успели по-настоящему проголодаться. А тут - картошка! Пацан вытащил из горячей золы еще несколько клубней.
― Вкусно, ― сказал он, не то спрашивая, не то утверждая, и, не дождавшись ответа, добавил: ― Ворованные.
Я на миг заколебался, Жунковский, тот даже отдернул руку, будто уколовшись об острое.
― Смотри, ― усмехнулся пацан, ― задело, значит, сытые. Что выкатил фары? Не приходилось шамать ворованные?
Я устыдился, неуверенно взял клубень, обжегся, перекинул несколько раз с ладони на ладонь.
― А ты, чистюля? ― пацан повернулся к Жунковскому - тот сидел, устремив взгляд куда-то в сторону. ― Шамай! Бесплатное!
― Я не чистюля, ― робко огрызнулся Жунковский.
― Разве у ворованного вкус отличается от неворованного? ― полюбопытствовал пацан.
Жунковский растерялся, робко взял картофелину.
― Там ее куча, ― пацан показал наверх, за склон лога, где располагались картофельные поля. Он пристально посмотрел на Жунковского, задержав взгляд на сорочке, на шортах ― Жунковскии смахивал на городского мальчишку довоенных лет из благополучной семьи, и только облупленный нос, цыпки на ногах делали его схожим со здешними пацанами. На незнакомце висело нечто среднее между халатом и плащом; захудалось халата-плаща, пятна грязи на лице, шее, руках и ногах ― все говорило, что пацан бродяжничал.
