Помню шкап в кабинете, пожелтевшего Данте,
Молчаливые стены, обитые кожей…
Вы меня называли Печальной Инфантой,
Говорили, что в черном я красивей и строже.
На рисунке классическом, увенчанный лавром,
Резкий профиль поэта в развевавшейся тоге
И Вергилий в пещере говорил с Минотавром,
И философы спали в лесу без дороги.
Но нежданно пред нами, в ослепительном блеске,
Как нарцисс, промелькнуло белоснежное тело
Обнимавшей Паоло сумасшедшей Франчески,
Чья любовь преступила земные пределы.
Это символом было. Зашуршали страницы,
И померкли круги полыхавшего «Ада».
Мы над целою жизнью опустили ресницы,
И душа засмеялась, ожиданию рада.
Что же дальше? – Молчанье…
Разрыдавшись, чадила
Восковая свеча в надвигавшемся мраке,
И Франческа на землю в ту ночь приходила
И рассыпала в книгах темно-красные маки.
