В моей игре ни смысла, ни разгадки,
Но снег идет… Но в окнах стынет сад,
Но занавесок призрачные складки
Висят, как неживые паруса…
Я уношу их грусть в своей пироге.
Плыву, колдую взмахами весла
И огибаю мамонтовы ноги
Опасного дубового стола.
И в воздухе, навстречу, невесомо,
Не шкап, а остров замедляет ход.
На острове, в шалашик Дяди Тома
Лег умирать ненужный Дон Кихот…
Молочный день застыл оцепенелым,
Еще печальнее, еще светлей…
И зеркала, захлебываясь белым,
Стоят лагунами без кораблей.
1937
Мне было восемь лет, и каждый вечер,
В прадедушкином кресле, у окна,
Я пряталась и часовую стрелку
Просила набожно – не торопиться,
Замедлить бег и оттянуть минуту,
Когда, на лоб железные очки
Подняв, на циферблат посмотрит няня
И скажет: Спать пора!
Но алая стрелка не слушаясь, указывая пальцем
На ненавистную мне цифру – девять.
Мол кровать стояла в темной нише,
А на другом конце, под образами,
Среди горы подушек, – странный гном, –
Малюсенькая бабушка лежала
И перед сном укладывала зубы
В свой неизменный голубой стакан.
Мне нравилось подняться на локтях,
Из-за стены выглядывать украдкой
И видеть золотого Гавриила,
Грустившего в киоте, за стеклом,
И бабушку, с ее седой косичкой
И носом Сирано де Бержерак.
Часы в столовой били два удара.
Потрескивала мебель. Сон не шел.
И я, боясь дышать, из-за подушки
Товарища ночного доставала:
То был нелепый плюшевый медведь;
Нос шерстяной, заштопанный лиловым.
И пуговки от туфель вместо глаз.
Так в тишине я, притаясь, играла.
Медведь сидел, протягивая лапу,
И пуговичным пазом отражал
Малиновую звездочку лампады.
Я говорила на ухо ему,
Что уплыву на корабле крылатом.
Где триста тысяч алых парусов,
И капитан продаст мне осьминога,
Которого а буду на цепочке
Водить и по утрам поить какао.
Я говорила о ручных газелях,
О феях и о залах из стекла.
Там будут в париках скользить лакеи
И бабушке в отместку подавать
С лепешкой мятной страшный рыбий жир
И как-то раз, играя, я заснула.
И, может быть, мне снились эти залы,
И пьяные от ветра корабли,
Которые всю жизнь потом манили
Мою тоску к простору океанов
И солнцу неизведанных земель.
Но только этот сон прервали боем
Всё те же беспощадные часы.
Проснувшись, я увидела, что свет
Колышется под шапкою нагара,
На потолок отбрасывая тень
От бабушки. А рядом, на полу,
Упав с кровати, неживой и тихий
Лежал медведь, уныло, носом вниз,
И за спиной обиженно торчали
Беспомощные, маленькие лапы.
Так он лежал один. И он озяб,
А говорить не мог! И я вскочила
На ледяной паркет, заплакав громко.
