— Дон Калоджеро, не будем подтасовывать карты во время игры. Вспомните, это я велел вас позвать. Хотел сообщить вам о письме племянника, полученном вчера. Он признается в своей страсти к вашей дочери, страсти (тут князь несколько замешкался, потому что порой бывает нелегко лгать, когда тебя буравит взгляд такого человека, как мэр) …о силе которой я до сих пор не знал; в заключение он поручает мне просить у вас руки синьорины Анджелики.
Дон Калоджеро продолжал оставаться невозмутимым, падре Пирроне из эксперта по жилищному строительству превратился в мусульманского мудреца; скрестив четыре пальца правой руки с четырьмя пальцами левой, он принялся вращать оставшиеся таким образом свободными большие пальцы, то и дело меняя направление их движения с подлинной хореографической фантазией. Молчание затянулось, и князь потерял терпение.
— Теперь, дон Калоджеро, я жду, чтобы вы сообщили мне о своих намерениях.
Мэр, который не сводил глаз с оранжевой бахромы на кресле князя, на мгновение прикрыл глаза правой ладонью, затем встал; теперь в его взгляде светилось чистосердечие и искреннее удивление, казалось, что глаза не его, что в этот миг он их подменил.
— Простите, князь (столь внезапное опущение «превосходительства» дало дону Фабрицио понять, что дело шло к счастливой развязке). Прекрасное, но столь неожиданное известие лишило меня дара речи. Видите ли, я современный отец и смогу сообщить вам окончательный ответ, лишь получив согласие нашего ангела, который принес утешение в наш дом. Но я умею пользоваться священным правом отца и знаю, что чувства дона Танкреди, который всем нам оказывает честь, будут встречены искренней взаимностью.
Дон Фабрицио почувствовал неподдельное облегчение: жаба была проглочена, разжеванная голова и кишки спускались по глотке, оставалось еще разжевать лапки, но это уже пустяк по сравнению с остальным — главное сделано. После того как князь насладился этим чувством освобождения, в нем заговорила привязанность к Танкреди — он представил себе, как засверкают узкие голубые глаза, читая торжественный ответ, представил, или, лучше сказать, припомнил, первые месяцы после брака, совершенного по любви, когда безумие и акробатическая изощренность чувств благословляются и прикрываются всем сонмом небесных ангелов, доброжелательных, хотя и полных удивления. Но он глядел еще дальше и видел обеспеченную жизнь Танкреди, которая позволит развиться его талантам — без денег у них были бы подрезаны крылья.
