Немедленно начался обмен малозначительными колкостями, который предшествует большим словесным битвам. И все же именно дон Калоджеро первым перешел к общей атаке.
— Ваше превосходительство, — спросил он, — вы получили хорошие известия от дона Танкреди?
В те времена в небольших деревнях мэр имел возможность полуофициально контролировать переписку, и, быть может, его насторожила необычно изящная бумага, на которой было написано письмо Танкреди.
Князь пришел в раздражение, как только его осенила эта мысль.
— Нет, дон Калоджеро, нет. Мой племянник сошел с ума…
Но есть Бог, покровительствующий князьям. Имя этого Бога — Благовоспитанность. Он частенько вмешивается, чтоб уберечь леопардов от неразумных шагов. Однако ему за это приходится платить большую дань. Подобно тому как Паллада вмешалась, чтоб обуздать несдержанность Одиссея, Бог Благовоспитанности явился перед доном Фабрицио, чтоб остановить его на краю пропасти; князю за свое опасение, пришлось заплатить тем, что он единственный раз в жизни назвал вещи своими именами. И он с необыкновенной естественностью, без всякой задержки закончил фразу:
— …сошел с ума от любви к вашей дочери, дон Калоджеро. И написал мне об этом вчера.
Мэр сохранял необыкновенное равнодушие. Он едва улыбнулся и принялся старательно разглядывать ленту на собственной шляпе; падре Пирроне возвел очи к потолку, словно являлся знатоком строительного дела, которому надлежало определить его прочность. Князь почувствовал себя скверно; это совместное молчание лишало его даже того мелкого удовлетворения, которое ему доставило бы удивление собеседников.
— Я знал об этом, ваше превосходительство, знал. Во вторник, двадцать пятого сентября, накануне отъезда дона Танкреди, видели, как они целовались. В вашем саду у фонтана. Лавровая изгородь не так уж плотна, как думают. Я месяц ждал решительного шага со стороны вашего племянника и собирался спросить у вашего превосходительства, каковы его намерения.
Рой больно жалящих ос вихрем налетел на дона Фабрицио.
Прежде всего им овладело чувство ревности, естественное у мужчины, еще не превратившегося в развалину: Танкреди вкусил аромат сливок и ягод, который ему никогда не дано будет познать. Затем пришел черед социального унижения: он из носителя радостной вести превратился в обвиняемого. Но была тут и личная досада человека, который полагал, что ему все подвластно, а на самом деле убедился, что многое происходит без его ведома.
