— Нехорошо, мужики, — наконец, сказал офицер. — Заплатить надо. Не крепостные же.
Охранник с крепким, как репа, затылком, впился тяжёлым взглядом, будто запоминая.
— Мы же русские люди, договоримся, — высморкался под ноги фермер.
Таджики прижались друг к другу.
— О чём договариваться! — взвизгнул толстяк. — Где это видано, чтобы с людьми, как со скотиной?
Фермер дал знак и исчез за литыми воротами. Охранники выдернули таджиков из толпы за волосы, как морковь с грядки, и потащили к машине. Офицер схватился за двустволку, но, получив кастетом, упал. Машина долго не заводилась, и было слышно, как Света бьётся в окно.
Оставшись одни, москвичи растерянно озирались, офицер сплёвывал кровь. В окнах соседних домов шевелились занавески, но никто не выходил.
— Вот так история, — худощавый схватился, будто за сердце, за нагрудный карман с блокнотом.
И вдруг ворота распахнулись, и выскочили псы. Фермер смотрел с балкона, как в панике разбегались гости, как собаки раздирали в клочья одежду и отбивался прикладом офицер. Те, кто успели спрятаться в машинах, сигналили, отпугивая псов.
Увидев фермера, офицер вскинул ружьё и выстрелил не целясь.
Послышался звон стекла.
— Дети на кухне окно разбили, — вернулась хозяйка.
Догорали свечи, в стеклянном кувшине бился мотылёк.
— Бандитских фильмов насмотрелись, — отмахнулся худощавый, теребя блокнот. — Ну кто будет собак спускать? Это же уголовщина.
Словно светлячки, замерцали мобильные. Освещая дорогу, гости засобирались домой.
— А всё-таки завтра съездим к фермеру, — вставая из-за стола, сказал толстяк.
— Занёс это в список добрых дел? — хихикнула хозяйка.
Женщины убирали тарелки, бросая объедки трущимся о ноги кошкам.
— Вы местных не знаете, — покачал головой хозяин. — А мы за десять лет насмотрелись! За кило картошки в драку лезут, а если пьяные — ни за что прибьют.
Не сговариваясь, все обернулись на реку. На том берегу костёр давно погас, и вагончик растворился в густой темноте.
На календаре была осень, но лето цеплялось за сентябрь, как назойливая подруга. Город пустел, уезжали дачники, оставляя заколоченные дома и детский смех, закатившийся в щели между досками.
Пастухи стали не нужны, и фермер прогнал их.
Москвичи пустили шапку по кругу, а толстяк долго мялся, подбирая слова, потом, сунув Коле аккуратно перевязанную пачку, низко поклонился.
«Злой город», — уезжая, шептали таджики.
А следующим летом вернулись. В городе шло строительство, и старожилы дивились на то, как штукатурят церковь чернявые азиаты. Среди них были и Коля с Зафаром. Мальчишка месил раствор, подносил инструменты, Света мела тротуар. «Дома ещё хуже», — разводили руками таджики.
