«Когда же она покормит меня? Всё время хочется есть…»
Женщина подкинула в печку распиленные ножки стула. Варя помогала, подбирая с пола стружку, отдавала ей. Одну стружку, самую вкусную, сунула за щёку.
«Как хочется есть!»
— Есть хочется… — тихо сказала она.
«Она не кормит меня. Ест мою порцию».
Вошёл художник. Огонь в «буржуйке» заметался от принесённого из коридора холодного ветра.
«Он добрый. Он сейчас покормит меня. Как хочется есть».
Женщина разгладила руками скатерть, расставила тарелки, разрезала ножом буханку. А Варя, забравшись на высокий стул, завороженно смотрела на липкий, водянистый хлеб, мысленно взвешивала каждый кусок, прикидывая, поровну ли. Сняв с ножа прилипшую хлебную слизь, женщина тайком положила её в рот.
«Я маленькая, а они большие. А кусочки одинаковые. У меня ещё спрятан сухарик, но я его оставлю».
Женщина достала кастрюльку с варёной картофельной кожурой и тоже разложила по тарелкам, затем подсушила на печке хлеб.
«Мама всегда ела без меня. Я никогда не видела, как она ела. Интересно, мама тоже делила поровну?»
— Ешь медленнее, — сказала женщина. — Запивай водой.
— Я знаю.
Варя ела руками, тщательно облизывая пальцы. Как страшно ей было оставить хоть крошку. Она совсем стала похожа на маленькую старушку: кожа на лице натянулась, будто её не хватало, рот ввалился. А ей было пять лет. Пять лет и четыре месяца и двадцать один день. А счёт шёл не на дни, а на часы, на минуты. На оставшиеся до конца мгновения, которые отсчитывал метроном в такт ещё бьющимся сердцам.
«Как вкусно!»
Женщина уже не вставала, её больные, почти остановившиеся глаза со страхом смотрели на тени, повисшие над кроватью.
«И она тоже навсегда заснёт».
Варя заворачивала горячий чайник в тряпки и клала к ней в постель, как грелку, чтобы хоть немного согреть её.
Художник осунулся, почерневшее от усталости лицо больше не улыбалось, когда Варя рассказывала, что убьёт Гитлера.
«Бедный… Хороший… Мне так хочется есть. Всё время хочется есть».
Мужчина взял стулья, ещё не пущенные на растопку, и ушёл.
— Девочка… — позвала женщина.
«Мне не хочется подходить к ней. Она холодная».
— Возьми в шкафу тёплые свитерки. Твои уже дырявые.
В ворохе детской одежды, среди шапочек и штанишек, лежал самодельный деревянный конь, расписанный красными и жёлтыми цветами.
— Я сама вязала. Они мальчуковые, но какая разница.
«У них был ребёнок, который умер. И она тоже умирает. Потому стала добрая».
— Хочешь, возьми лошадку.
