Моим излюбленным оружием был длинный кинжал. Еще мне нравились сарбакан и звездочки. Но это не значит, что остальное оружие мне не давалось. Давалось, да еще как! А во всяких хитростях и уловках мне равны были только трое. Агвамма поговаривал, что из нас выйдут отличнейшие эсо.
— Но вы, сопляки, должны знать, что эсо не только рука мстительная, но еще и думающая голова. Коли ничего знать не будете, то вам дорога в инут сразу. И не торчите тут. Сами решайте, кем станете. В эсо за уши не тянут.
На одиннадцатом году мы стали взрослыми. Мальчикам остригли волосы надо лбом, девочкам заплели по косичке на виске слева. Гуммахай сказал, что волосы надо теперь по-новому носить — выбривать всю голову. Агвамма заорал на него, и сказал, что длинные волосы у нас всегда были знаком свободного человека, а бритый — и не мужчина вообще. Гуммахай уперся, поскольку был сыном Иктиггвана-хасэ и считал, что ему позволено больше, чем нам. Тут Агвамма взьярился, скрутил Гуммахая да и обрил его наголо — погуляй, мол. На улице его обсмеяли и оплевали так, что парень бедный затаился в отхожем месте и не вылезал до заката, а когда домой прибрел, папаша ему так всыпал, что тот долго сидеть не мог. Потом он долго кланялся Агвамме в землю и просил прощения, только бы принял назад. Агвамма подумал-подумал, и сказал:
— Пока прощу. Но ежели увижу, что ты отсюда не извлек по меньшей мере трех уроков, то выгоню.
А прогнать из эсо — хуже позора нету. Сами понимаете — чем выше залез, тем выше и падать. Но Гуммахай все равно в эcо не удержался. Слишком был склонен к соблазнам мирской жизни и слишком много времени уделял вину и черному дыму. Потому, когда его болтливость стала опасной, его пришлось убить. Это сделал кто-то из чужих эсо, может даже, инут, потому как кровь родича не смеет пролить даже эсо, и роан не смеет этого от эсо требовать. Мы все восприняли эту смерть, как должное. Мы были еще слишком юными. Наверное, все-таки, эсо лучше всего быть в юности, когда мир делится только на белое и черное, когда беспрекословно подчиняешься приказу и безоговорочно веришь старшим. Потом все становится куда сложнее. Но и настоящее искусство тоже приходит с годами…
К тому времени нас, детей роана, родных и приемных, научили читать и писать на эшхаринском и ильхарском, старому языку, которого кроме архуш-бари никто и не знает, да и те, как потом мне стало ясно, просто зазубрили старые тексты как попугаи, мало что понимая в них. Века два назад Ихьориль-архуш махта попытался разобраться в текстах на старом языке, истолковал многое, даже составил словарь и грамматику — вот по ним-то мы и учились. Мне было непонятно, какого диккаха мы квасим себе мозги, копаясь в этой старине, но Агвамма говорил так:
