Григорий читал тихо, но выразительно. Сначала бойцы вроде шумели, и до задних рядов чтение доносилось с пятого на десятое. Но отрывок был интересный, близкий по духу нынешней обстановке, и всем хотелось послушать. Задние зашикали:
— Тише, ничего не слышно!
— Громче читай!
Григорий дождался окончательной тишины и продолжал читать так же негромко, и теперь все слушали его, даже Куркин перестал жевать, а Шобик сдвинул пилотку на затылок. Пропала у него дремота. Когда кончил, закричали:
— Шпарь еще! Здорово написано!
— Продолжай!
Но Григорий спрятал книгу в сумку и сказал:
— В следующий раз, друзья. Мне хотелось бы напомнить вам еще об одном герое гражданской войны. О нем писатель Фурманов написал роман, а режиссеры братья Васильевы поставили фильм — о Чапаеве. Я этот фильм смотрел раз двадцать, честное слово. Кто из вас не видел этого фильма?
Враз загалдели, заулыбались.
— Нет таких?
— Не-ет!
— Помните, как лавина казацкая летела на чапаевцев, а за пулеметом ожидала их Анка?
— Она еще волосы на себе рвала! — крикнул кто-то.
— Не рвала, чего ты брешешь! Ка-ак резанет из «максима», — возразил Куркин. — И здоровеньки булы, казачки!
— Нет, послушайте, а когда Петька объяснял про щечки! Умора! — кричал боец, у которого конопушки залепили нос и ту часть щек, что прилегала к носу. Звали его Сашей.
И пошло. Растревожил бойцов Григорий и уже не смог управлять беседой. Она помчалась сама, как строптивая горная речушка по камням-перекатам. Люди измучились душой, истосковались по доброму живому слову. Теперь вдруг открылись друг другу и увидели, что у каждого за спиной не только их маленькое, порой непримечательное прошлое, но и прошлое их отцов, прошлое революции и ее героев! Нет, не сами по себе живут, не ради личного спасения прячутся в этом белорусском лесу, а сохраняют силы для решительных боев и копят святую ненависть к захватчикам, чтобы защитить то, что штыком и саблей утвердили на русской земле Чапаев и Кожух, чтоб оградить от грабителей завтрашний день Родины, ее будущее. Каждый сидящий здесь знал это и раньше, и дело не в ораторском искусстве Андреева. Он только правильно учел настроение, затронул ту струнку, которая дремала в глубине души каждого. Разбередил эту струнку и сделал прекрасное дело, от него сегодня большего и не требовалось. Анжеров был рад, что сумел рассмотреть в этом чернобровом парне то, что может принести великую пользу отряду, — талант политработника. Да, да этот талант только проклюнулся, но он есть, и это главное. Андреев не сможет так молодецки отдать рапорт, как Игонин, может быть, не полезет безрассудно в самое пекло, как тот же Игонин, но это ему и не надо. У каждого есть свое.
