Джакоб удивленно рассматривал веселых гренадеров и штатских, машуших какими-то флажочками и прославляющих свою царицу. Его схватил за плечо и развернул на себя совершенно пьяный свирепый мещанин. Сквозь снег и темноту он принял серебряные пуговицы на камзоле Джакоба за часть какой-то униформы, сорвал шляпу и полушутливо кланяясь, заорал:
- Молодцы! Братцы! Покрошили, наконец, ферфлюхтеров, дай вам бог, и матушка наша Елизавета... Ура, мать вашу!
- Ура! - грянули вразнобой в мелькающих фонарях, - гром победы раздавайся, веселися, храбрый Фосс!
Как влюбленный ошибается пускаясь вдогонку за незнакомой женщиной, которую его ищущий взгляд принимает за возлюбленную, так Джакоб бросился за многими прохожими. Но казалось, на этой улице, где со времен Петра звучат десять языков и толкается сотни темных шкиперов - Джакоб единственный иностранец. А Монтахью нет нигде; мы с ним остались вдвоем, если он лежит на дне маркизовой лужи - и мне не уйти далеко.
Господи, смилуйся над всеми, кто в море сейчас, этой ночью. Вихри черного снега, ветер, бурный сумрак - вот ткань жизни этого города, а им все нипочем! Беснуются, плачут, машут флажочками, все наполнено удивительно ледяной страстью.
Птербург: у-уу! Ожесточенный город.
В данном случае горожане радовались тому, что Фридрих, изнывавший за свой Берлин, как птица за гнездо, утратил все, и из короля Пруссии превратился в рядового бранденбургского курфюрста.
Внезапно Джакоб почувствовал словно удар в сердце: он был уверен, что это Монтахью проскакал сам - третий с двумя рослыми гренадерами - и были они молчаливы, не похожи на остальных.
Здешним жителям известно, что при полной луне мертвецы скачут на север.
Застонав, Джакоб отшатнулся в темный проулок или проходной двор. Заехавший отдышаться или покемарить возница зашевелился в розвальнях:
- Что, барин, нагулялся?
- Который час?
- Эк его! Да заполночь.
- Возница! Продай мне водки, прошу тебя... Или поезжай, достань гденибудь...
- Да ты не из неметчины ли?
- Нет, я шотландец... Ну, я англичанин.
- Сейчас где достанешь, я продать могу, пятнадцать целковых.
- Ты что, ошалел? Десять!
- Эх, боярин... Десять когда было? До указа...
Джакоб заскрипел зубами, роясь в карманах.
- Возница! Бери ты все: эту шляпу, серебряные пуговицы Алана Брека.. Вот десять целковых... Дай горячей водки!
Возница взял деньги, шляпу, пуговицы, пощупал сукно плаща, вздохнул и, протянул Джакобу заткнутую тряпицей бутыль.
