- Ты
куда шел-то,
парень?
- На
Баррикадную.
- Нет,
тебе прямая
дорога на Чеховскую.
К господину
коменданту.
От
посещения этой
станции Ершик
хотел бы отказаться,
да не мог, крепкая
рука тащила
его по лестнице.
- Что
у тебя там в
сумке? Мелкий,
а тяжелый какой!
Оружие, что ли?
- Нет
у меня оружия.
– И сейчас он
уже жалел об
этом, но без
умения им
пользоваться,
оно не поможет.
Все-таки, чтение
– дело хорошее,
но здоровый
дух должен
обитать в здоровом
теле. Если выберется
из этого приключения
живым, надо бы
попросить Сан
Саныча научить
обращаться
с оружием,
когда-нибудь
придется начинать.
И лучше было
сделать это
рано, чем, как
уже предполагал
Ершик, поздно.
Зато увидел,
наконец, и «Майн
кампф». Книга
как книга. Обложка,
страницы…
Автор ведь о
чем-то думал,
когда написал
ее, может быть,
даже о чем-то
хорошем, но не
для всех, эта
книга ушла в
прошлое вместе
с ним, была уже
не нужна, заняла
свое место в
истории. Здесь
она охранялась,
как драгоценность,
те, кто нес службу
на посту около
нее, считали
большой честью
стоять рядом
со священным
предметом и
портретом
Гитлера. Свято
место пусто
не бывает, сказал
как-то по другому
случаю отец
Александр,
человеку надо
во что-то верить.
Теперь Ершик
накопил уйму
вопросов к
батюшке, хотелось
обсудить с ним
новые наблюдения
и новых знакомых.
Если он вернется
на Проспект
Мира... Вряд ли
это скоро произойдет.
-
Господин комендант
обедает. В чем
дело? – Глядя
на помощника,
можно было
подумать, что
это сам комендант
собственной
персоной, столько
высокомерия
было во всей
его фигуре.
- Вот
этот пришелец
на стенах рисует.
На Пушкинской.
-
Разберемся.
Свободен.
Последнее
слово относилось
не к Ершику,
его сопроводили
в конец платформы
и временно
сдали под охрану
караульным
в переходе у
самых гермоворот.
Даже здесь
стены были
исписаны незнакомыми
буквами, жаль,
что некому было
перевести эти
длинные угловатые
закорюки на
человеческий
язык. У них на
Рижской лозунги
на стенах не
рисовали, только
местные хулиганы
- похабщину,
которую потом
с трудом оттирали
тряпкой. Ершику
приходилось
вытирать... И
разрисовывать
ночью на колонне
карандашом
крупными буквами:
«Ритка – дура».
От
шума на станции
начала болеть
голова, сквозь
российский
мат караульных
немецкие фразы
звучали непривычно
резко, а произнесенные
несколькими
людьми одновременно
производили
странный эффект:
хотелось зажать
уши или, наоборот,
повторять
вместе с ними...
Стоило Ершику
сделать хоть
шаг в сторону,
в его сторону
разворачивалось
дуло автомата.
Вот и четвертый
Рейх полностью
осмотрел, а
надо ему это?
Вернулся помощник
коменданта.
