И
так невозмутимо
он рассказывал,
будто не о себе,
а о малознакомом
человеке, чьё
горе не очень-то
беспокоит.
Ершик хлюпнул
носом, так жалко
стало Старого,
как обычно
перемешав все
в голове, он
представил,
как толстая
стальная дверь
вдруг отгораживает
от него Рижскую,
а там мама, друзья
его: Юрка, Лёвик
и Гошка с Алексеевской,
Сан Саныч, трое
сталкеров,
которых он знал
только по прозвищам:
Бобер, Архимед
и Блин. И Людмила-повариха,
мамина подруга
и злейший враг,
смотря что в
кастрюльку
положила. Если
он их больше
не увидит? Домой
захотелось.
- Где
ваш сын сейчас?
- На
Пушкинской.
В Рейхе безопасно,
но ведь растет
парень, соображать
начинает, надо
увозить его
оттуда, пока
этой коричневой
чумой не заразился.
Чумой?!
Коричневой?
Ершик знал про
такую болезнь
по книжкам, но
Старый говорил
о сыне так
спокойно...
- А
на Пушкинской
чума?
Старый
вспомнил, с кем
разговаривает,
отцовским
жестом взъерошил
светло-русую
макушку:
- Это
я не в прямом
смысле. Не в
микробах болезнь,
а в голове. Мысли
вредные, идеи
вредные... И
заразные, как
не знаю что!
Нет, после «красных»
ни в какой мышиной
возне участвовать
не желаю. Сам
по себе. И ты
живи своей
головой, не
слушай, если
тебе мозги
полощут.
Завелся
мотор дрезины,
Ершик огляделся
по сторонам,
почти все свободные
места уже были
заняты, надо
же, время пролетело,
а он и не заметил.
Свет станции
остался позади,
яркий фонарь
выхватывал
из темноты
выступы бетонных
колец, толстые
серые кабели
убегали назад,
незнакомое
ощущение –
сильный ветер
в лицо. Ну и
скорость! Обалдеть
можно, тридцать
километров
в час!
Когда
дрезина-трамвай
остановилась,
Ершик уже подпрыгивал
от нетерпения,
скорей бы посмотреть
на самую красивую,
как народ говорил,
станцию метрополитена.
Уж до чего кольцевой
Проспект Мира
хорош с лепниной
и медальонами
на колоннах,
но куда его
скромному
потолку-сеточке
до этих картин?
Оглянувшись
на Старого, он
как будто приклеился
к скамейке:
рядом сидел
не добрый приятель
и терпеливый
собеседник,
а незнакомый
солдат, он первым
шагнул к выходу.
На платформе
уже ждал человек
в зеленой форме,
сразу определивший,
кто из пассажиров
ему нужен, молча
протянул Старому
руку, но не для
приветствия,
а за документом.
Сверив фотографию
в паспорте с
лицом, на которое
теперь без
дрожи в коленках
и не взглянешь,
произнес:
-
Гражданин
Самарин, следуйте
за мной. – Развернулся
и быстрым шагом
направился
к переходу на
«красную»
линию.
Самарин-Старый
не тронулся
с места, сначала
помог выбраться
Ершику, пожал
ему руку:
