Я объясню судье, что попал в беду, получив за несколько дней два угрожающих послания, и что никто не может меня защитить. «Кроме того, ваша честь, кто станет выцарапывать слово «ЖОПА» на капоте собственной машины?»
Мне как-то удавалось щуриться сквозь головную боль, выкуривая такое количество сигарет, которое позволяло держать глаза открытыми. Машина то и дело выворачивала на соседнюю полосу, но я снова разочаровал Мэри, пока еще не свалившись в кювет. Казалось, путь длится сто лет. Вести автомобиль прямо было так же трудно, как некогда в пьяном виде.
Вскоре я очутился в предместьях Лос-Анджелеса, помня дорогу к дому Азаль в Шерман-Оукс. Меня так часто оттуда выкидывали, что лучше было сосредоточиться на нынешнем смиренном возвращении. Я ехал по этой улице, потом по той, потом снова по этой, со сломанным кондиционером. Солнце наваливалось, как медведь. Хотелось прикрыть рукой лицо из опасения, что у меня на лбу написано: «Собственность Азаль».
Я прибавил газу, боясь отключиться в любую минуту. Вот и ее улица. Господи. Я свернул на подъездную дорожку, взвизгнув шинами, виляя между воспоминаниями, будущим и хвостом ее «мерседеса».
Бампер машины Азаль почти не пострадал, а мой задымился. Я ударился головой о рулевое колесо, посадив синяк на синяк. Вылез из машины – мир на миг превратился в персидский ковер с затейливыми перекликающимися узорами, меняющимися на глазах от удара.
Я привалился к собственной машине. Ноги подкосились, затылок уткнулся в колесный колпак. Я просочился сквозь металлическую мандалу, утратив центр тяжести, безнадежно расколовшись на части.
– Азизам, након, – сказала она, растирая мне голову.
Азаль – маленькая, мозгов у нее больше, чем тела, – в меру сил повела меня в дом. Я еще сообразил, что захожу в чересчур знакомую дверь, потом очнулся на диване. Она накрыла меня покрывалом. Я чувствовал себя королем, потерпевшим поражение. Она сидела рядом. Мне послышалось, будто сказала: «Меня предупредили», – но не понял, что это значит.
Не Азаль ли убийца?
Натянула покрывало повыше, на глаза. Я преображался в коконе, хоть и подумывал, не тряпичный ли это гроб.
– Спи, мой мальчик.
Челюсть еще слишком болела, чтобы улыбнуться. С удовольствием умер бы под покрывалом. Вот как надо умирать – ничего не зная, ничему до конца не веря, как простой скромный физик.
«Заткнись и поспи», – приказал я себе.
– Азизам, након.
Мандала перестала расширяться, свернувшись внутрь меня. На миг я почувствовал себя целым. Возможно, из-за принятых побоев понял, что все мои вопросы порождают лишь больше вопросов. Разноцветные искры в глазах растаяли во тьме. Я на секунду увидел слово «ЖОПА», представил, как Азаль преданно счищает его с капота, и услышал свой храп.
