С другой стороны, Рози читала, чтобы прийти в себя, перетасовать все, что знает, став папой в своем Ватикане с собственным собором. Она верила, что Иисус – Святой Дух, но Богом не признавала. Но ее убеждению, Он иногда, в зависимости от настроения, вмешивается в наши дела. Утверждала, что допустимо вставлять в молитву ругательства, чтобы привлечь Его внимание. Поэтому я часто слышал, как она на кухне орет: «Господи, мать твою, заставь его вымыть посуду хоть раз, черт возьми!»
Сейчас Рози потянулась ко мне, сверкнув золотым распятием на груди, и выхватила у меня из кармана конверт.
– Сукин сын, – проворчала она, быстро пробежав глазами листок, – что это за чертовщина?
– Письмо.
– Вижу, Том. От какой стервы?
– Кажется…
– Что тебе кажется, мать твою?
– …от одной бывшей знакомой.
– Белой? В чем дело? Ты ее обрюхатил?
– Понятия не имею, в чем дело. Хотелось бы выяснить.
– Да? Вот тебе дорожный атлас.
Я даже не догадывался, что атлас давно лежал под книжной полкой в ожидании нашего так и не состоявшегося свадебного путешествия. Она сунула его мне.
– Двигай.
– Рози, я…
– Чего – Рози? Хочешь ехать? Катись.
– Может быть, дашь подумать? Это ведь не любовное письмо, а угрожающее…
За окнами громыхали грузовики. На меня уставились ее соски – две грозные красные, зловеще сияющие планеты. Наедине с ней меня иногда била дрожь. Нетрудно представить, как Иисус, находясь в данный момент в подобающем настроении, тайком сует ей в руку нож.
Голова у меня затрещала от желания и боязни уехать. Мне стало слишком скучно, чтобы оставаться, и было слишком страшно отправиться в путь. Одиночество с раннего детства пугало меня. Мать бросала мне под ноги футбольный мяч и кричала: «Пинай! Каждый может в футбол играть! Черт возьми, просто бей по мячу, как мальчишка!»
Я спал всего с десятком женщин, включая Рози. Лишился девственности лишь в двадцать лет. Уходил, уезжал, когда связь прерывалась. Дольше всего просидел на заводе, жил сам по себе, свихнувшись оттого, что по десять часов каждый день нажимал на рычаг в ожидании сменщика. Связывался время от времени с женщинами, но ни разу не мог влезть в их кожу так, как хотелось бы. Они исчезали, прежде чем возникали.
В дороге я действовал так: случайно знакомился, заводил разговор. Был бродячим котом, и часто, к своему удивлению, через пару часов оказывался в доме у новой хозяйки, готовой охотно принять меня. Вскоре каждому сторожу было известно, зачем я шмыгаю из дома в дом. Тем не менее меня приглашали в следующий, сперва выставив блюдечко с молоком, потом открыв дверь, потом допустив в постель. К счастью, в кошачьей лапе имелся бумажник, полный пенсионных чеков.
