— Чем же, по вашему, царь освежался после бритья?
— Но по-моему, у него как известно с картины Репина была борода.
— Я же не утверждал, что Иоанн Васильевич брил именно себя. Схватит, сердешный, топорик поострей и по щечкам, по щечкам, то псковским, то новгородским, то татарским… А после тщательного бритья, как водится, чарку одеколона, без закуси, в дружной компании опричников.
— Значит, Козлик изменяет?
— Увы, член лгать не приучен.
— Ну, я ему, побрею кое-что!..
Потрескивают свечи.
Остап утирает вафельным полотенцем трудовой предательский пот, орошающий лик пророка.
Я впускаю следующего.
Мелкий служащий, среднеоплачиваемой категории. Нервно подергивает узкие негусарские усики.
— Почему мне надоела сестра жены?
Член не скупясь выдает характеристику свояченице.
«Р», «Н», «В».
Остап вдохновенно:
— М-да, м-да, весьма тревожный смысл.
— Не жалейте подлеца.
— Очень тревожный смысл.
— Не томите, умоляю… Приму истину, как бы горька она не была.
— Разбилась…
— О, боже!
— Разбилась ночная ваза!
— Вдребезги?
— На мелкие осколки.
— Фаянсовая?
— Не хрустальная же.
— С синими цветочками и трещинкой на крышке?
— И с цветочками, и с трещинкой.
— Это ступенька на лестнице виновата, я предупреждал неоднократно, это ступенька.
— Да, процедура выноса закончилась печально.
— Но я же хотел попростецки, так сказать, по родственному…
Остап меняет фиолетовую безрукавку на желтую.
Остап торопливо выпивает стакан крепкого чаю с лимоном (три ложки сахара и ломтик в палец толщиной).
Остап поправляет царский член — бечевка издает струнный звук.
Толстая хохотушка, едва сдерживая распирающий ее смех, все никак не может обратиться к вращающемуся в экстазе духу с судьбоносным вопросом.
Мы терпеливы.
— Ой, батюшки, прямо и не знаю — к кому прислониться на закате днев, к повару из хвранцузского ресторану али к щвейцару, с золотыми галунами?
Заканчивает вопрос прысканьем в ладошки.
Невозмутимый член выдает разборчивой невестушке.
«К», «Л», «С».
— Касторка — лучшее слабительное, — выпаливает Остап без раздумий.
— Ой, — заходится в смехе толстуха, — Ой… Ой…
Я протягиваю стакан с холодной водой (относительно) приготовленный для истерик и трансов.
Она фыркает, разбрызгивает воду.
Я начинаю подпирать ее к выходу.
— Швейцар-то мне милее краснорожего! — кричит она на прощание. — Милее!
Удовлетворенную сменяет смущающийся интеллигент.
— С точки зрения формальной логики, прослеживается дичайшая закономерность… Утром, извините, расцветаю по всем физиологическим и гигиеническим канонам, а вот с вечера, извините, вяленький и нет средства для приведения в состояние, извините, коитуса… Вот в чем вопрос?
