На меня же насел собственный родитель, подстрекаемый неугомонной маман: Аз… Буки… Веди… Два плюс два и прочее, прочее, прочее известное каждому до тошноты…
Долгий-придолгий сентябрь, нудный октябрь, тяжкий ноябрь, невыносимый декабрь.
Но тут — на наше счастье — грянула русско-японская война…
Глава 2. КОММЕРЧЕСКИЙ ЗУД
«Талант к нищенству заложен с детства»
О.Б.
Адама и Еву вытурили из Рая за неуплату членских взносов.
Оську Турка выперли из детства за одну хрустящую новенькую купюру среднего достоинства.
Его папаша жировал на военных поставках и кутил с нужными людишками по кабакам и ресторанам, мой — не отрывался от газет и большого географического атласа. Его папаша, традиционно вернувшись под мухой, заваливался спать в кабинете на голом кожаном холодном диване, мой — выбирался ночью из супружеской постели и тайком прикладывался к спирту, предназначенному для протирки семейной реликвии дедушкиной астролябии, которая хранилась в застекленном шкафу рядом с золочеными томами Брокгауза и Эфрона.
Но вот однажды турецко-поданный завалился домой в особо приподнятом настроении — главный его конкурент по колониальным товарам был близок к полному краху.
Оська предусмотрительно спрятался под рояль, неизвестно зачем купленный по случаю полгода назад.
— Ты… по-ны-маэшь! — турецко-подданный, пытаясь заглянуть под рояль, делал страшные глаза. — У Павла Эгорыча оказыя прыклучилась… Ты… по-ны-маэшь! — турецко-подданный шарил руками в поисках увертливого сына. — Крыса у нэго утонула в бакэ с грэческым маслом… Ты по-ны-маэшь! турецко- подданный грузно опускался на одноименный ковер, застилающий всю гостиную. — А масло-то высший сор-р-р-рт… В капусту — пожалуйста, в лампадку — тэм болэе… Жалко вылывать… Ты… По-ны-маэшь! — турецко-поданный карабкался на венский шаткий стул. — Жалко! Так возмы твар за хвост и молча выкынь… Ты… по-ны-маэшь! — турецко-поданный швырял на крышку рояля заветное пухлое лелеемое и оберегаемое портмоне. — Так Павэл Эгорыч, старый дурэнь, что удумал… Посрэдством молытвы оцыстыть масло от сквэрны… Ты… По-ны-маэшь! — турецко-поданный облачался в одноименный халат, валявшийся с утра на пуфе. — Проэтэрэя прыгласыл творыть молытву… Ты… по-ны-маэшь… И растрэзвоныл об этом на вэсь город!
Когда притомленный, но чрезвычайно удовлетворенный негоциант, пошатываясь и роняя мелкие предметы с мебелей, удалился в кабинет и довольно скоро захрапел — смачно и громко — Оська выбрался из убежища и замер в охотничьей стойке.
