— Павлуша, неужели?…
Все поразились перемене царя — внезапной, страшной. Ягужинский отрешенно кивнул.
— Царевич Алексей кричал во сне… — у него застревали в горле слова, — царевич тщится о российской короне… через иноземную помощь…
Генерал-адъютант в беспамятстве выдавил что-то и далее, но Петр уже не слышал — голос Ягужинского ударил в уши колокольным набатом. Гулко застучало в висках — царь снова становился черно-красным, кровью палились даже глаза. Смотрел немигающе. Перед расширенными зрачками поплыло воспоминание: повешенные стрельцы качаются на красных кремлевских стенах, мерзлые трупы постукивают на ветру… Ярым огнем полыхнул в лицо забытый гнев. Закусив губу, силился сделать какое-то движение, но не мог. Со стоном повалился на стол.
Долгое время стояла тишина. Дрогнув, потянулась рука Петра, что-то искала — нащупала гусиное перо, сломала, так я не найдя нужное. Медленно стал подниматься.
Ягужинский осторожно продолжил:
— Ваше величество! Не в самом только царевиче Алексее Петровиче суть дела, но и в его советниках-шептунах, коих должен указать розыск. Запрятались они, как тараканы, иноземные и свои шептуны, и грызут заодно с подлыми врагами, пакости разные творят. Пора то выводить с корнем…
Царь медленно покивал. Долго сидел неподвижно. Неожиданно спросил спокойным голосом:
— Павлуша, а как там матросы? Не скорбят ли духом иль животами? Травленая солонина выброшена, как я велел?
— Не скорбят, ваше величество! Духом и животами бодрые. Травленая солонина выброшена в море. На кораблях ведется тайный розыск.
Петр уже приходил в себя. Снова долго сидел неподвижно, отдыхал — только мигали глаза. Шумно вздохнул и поднялся… Тихо бросил Апраксину:
— Звать Змаевича и Бакаева — иду переволоку смотреть. — И как был — в лосиной куртке — шагнул за полог.
Еле видимый в сизых тенях, попыхивая трубкой, Петр размашисто шагал вдоль пепельно-зеркальной бухты — клонился на ходу, словно шел против сильного ветра. Под ботфортами с треском и скрипом похрустывали ракушки. Змаевич и Бакаев торопко шли следом.
Остановились, глядя на росную, исполосованную следами траву. Редкий туман медленно плыл, цепляясь за верхушки сосен, миновав лес, прозрачным валом припадал к воде.
В жидких строчках ольшаника мелькнул проворный горностай. Петр надул щеки, фыркнул, глядя ему вслед, поставил ногу на плоский валун. Загляделся на пустынный морской залив, покрытый широкими полосами света, — где-то там, за горизонтом, проходила великая морская дорога. Утро входило в полную силу. Быстро отлетал мглистый рассвет, по зеркальной бухте прошла череда красок — сейчас вода была уже малахитовой. Из моря показался красный диск солнца, сплюснутый скорым подъемом. Петр длинными тонкими пальцами тронул сосну.
