— Я тебя люблю, — ответила я просто, — но боялась, что ты меня не любишь.
— Разве я дал тебе повод так думать?
— Нет, но чужая душа — потемки.
— Знаешь, — сказал он вдруг, — ты меня так оскорбила, что я сейчас же отвезу тебя в мастерскую. — И он сделал вид, что собирается завести машину.
Испугавшись, я обхватила его шею руками и стала умолять:
— Нет, не сердись, я сказала просто так… забудь мои слова.
— Когда говорят такие вещи, значит, так думают… а если так думают, то, значит, не любят.
— Но я тебя люблю!
— А я тебя, стало быть, нет, — сказал он ядовито, — по-твоему, я решил позабавиться с тобой, а потом бросить… Странно, однако, что ты только теперь это заметила.
— Джино, почему ты так со мной разговариваешь? — спросила я со слезами на глазах. — Что я тебе сделала?
— Ничего, — ответил он и включил зажигание. — А теперь я отвезу тебя в мастерскую.
Машина тронулась, Джино с серьезным и хмурым лицом сидел за рулем, а я уже не сдерживала больше слез, глядя, как за окном мелькают деревья, километровые столбы и на горизонте, где кончаются поля, вырисовываются силуэты городских домов. Я подумала, как торжествовала бы мама, узнав о нашей ссоре и что Джино, как она и предсказывала, хочет оставить меня. В порыве отчаяния я открыла дверцу машины и, высунувшись наружу, крикнула:
— Остановись сейчас же, или я выброшусь!
Посмотрев на меня, он сбавил скорость и, повернув машину на боковую дорогу, остановил ее позади большой кучи щебня. Потом он выключил зажигание, потянул тормоз и, повернувшись ко мне, нетерпеливо сказал:
— Ну, давай, говори быстрее.
Я решила, что он и в самом деле хочет бросить меня, поэтому стала с жаром уговаривать его, и теперь, когда я вспоминаю свое тогдашнее волнение, оно кажется мне одновременно и смешным и трогательным. Я говорила о том, как люблю его, и даже сказала, что мне неважно, поженимся мы или нет, что я была бы счастлива остаться его любовницей. Он слушал меня с мрачным видом, качал головой и повторял:
— Нет… нет, на сегодня хватит… может быть, завтра я отойду.
Но когда я сказала, что я буду рада быть хотя бы его любовницей, он резко оборвал меня:
— Нет, или мы поженимся, или все кончено.
Мы еще долго спорили, и несколько раз он своей ужасной рассудительностью доводил меня до слез и полного отчаяния. Потом постепенно его мрачное настроение начало проходить, и наконец после бесконечных поцелуев и ласк, которые я растрачивала впустую, мне удалось, как я думала, одержать над ним победу. Я уговорила его пересесть на заднее сиденье и там отдалась ему. Я должна была бы понять, что, поступая таким образом, я не только не одерживаю победу, а становлюсь еще более зависимой от него, не говоря уже о том, что я показываю свою готовность принадлежать ему не просто из чистого порыва страсти, а лишь для того, чтобы задобрить его любой ценой, когда для убеждения одних слов мало. К этому прибегают все любящие женщины, сомневающиеся в том, что они любимы. А я была тогда ослеплена его благородством и безукоризненным поведением и не понимала, что все это не более чем его врожденное лицемерие. Он делал и говорил то, что полагается делать и говорить в данном случае.
