— Что ты хочешь ещё?— спрашивает она.
Чего я хочу? Чего я хочу в момент, когда могу получить всё? Я могу уничтожить её. Я могу простить её. Чего я хочу?
К морю.
В ней ещё остаёшься ты. Я хочу, чтобы в ней не было тебя.
— Я хочу,— начинаю я,— чтобы ты отдала мне ваше время.
— Что? Время?— она слабеет,— а разве это возможно?
— Возможно. Последние минуты. Вы?
— Мы были.— начинает она.
— Нет,— останавливаю я её.— Вас не было. Были мы. Я и она. И танец наш.
— Мы были.
— Нет. Вас не было.
— Мы .
— Нет. Вас не было. Ты слышишь?— мой голос твёрд и жесток, наверно.
Я не буду её жалеть. Я могу жалеть старика бездомного или «домного», но несчастного, глухого в своём бытие. Кто мне она, чтобы я была доброй? Она — человек, случайно, по воле судьбы, по жестокой воле судьбы, столкнувшийся со мной.
— Мы. — она плачет. Я вижу, как ей тяжело терять тебя.— Были.
— Нет. Ты путаешь,— тихо-тихо говорю я. — В последние минуты я была с ней. В зале (или это был не зал?), где никого кроме нас не было, играла музыка. Мы бесконечно долго кружились в танце, улыбаясь друг другу. Музыка была в нас. Ля-ля-ля. Ля-ля. Ля-ля-я. Ля-ля-ля. Ля. Ля-ля.
— Замолчи,— просит она.
— Видишь? Вас— не было.
— Не было.— читаю я по её губам.
— Что?— переспрашиваю я.
— Вы танцевали,— произносит она.
Я чёрствая. Чёрствый кусок чёрного, уже несъедобного, хлеба. Я жестокая. Я безжалостная. Я убийца. Я не боюсь признать это. Я не боюсь быть. Я пугаю её своим равнодушием.
Можно расслабиться, закрыть глаза. Можно даже забыть о том, что она сейчас стоит у меня в коридоре с протянутой душой, с мольбой, с криком о помощи. Можно забыть о ней. Помнить только наш танец и продолжать его. Отдаться музыке, звучащей где-то в моём сознании.
Шум моря. Волны спокойно поглощают друг друга, заканчивая свой путь на берегу. На берегу, где наши пятки оставляют вечные следы единения и созвучия.
Вот оно — море.
Я улыбаюсь. Мы танцевали. Я помню наш танец. Как горячий напиток во мне протекает «мы танцевали».
Видишь, моя дорогая, теперь у неё нет тебя.
Счастлива ли я в этот момент? Да.
Теперь я чётко ощущаю в себе разделение счастья и ненависти. Они гармонично существуют во мне. Счастье доброе и тёплое. Улыбчивое. Ненависть тоже добрая, только чуть холоднее. Они защищают меня.
— Дай мне спокойствие.
Она встаёт на колени, опускает голову вниз и торопливо начинает:
— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
