«Моя телка письмо мне на днях прислала. С фотографией. Стоит, блядь, посреди моря на борту какой-то то ли яхты, то ли корабля, овца. Надеюсь, пишет, скоро уехать. Она, блядь, на коралловые острова на две недели, а я в Мордовию лет на десять. На мордовские, блядь, острова!» — «А что у тебя за статья?» — «Мошенничество».
Вася совсем оправился. Мы его убедили, что уж из нашей-то камеры его больше никуда не переведут. Это конечный пункт. Подводная лодка.
«Оставь надежду, сюда входящий!» Так что он совсем повеселел и даже позабавил нас новым рассказом о том, как развлекаются солдаты стройбата в Перловке под Мытищами (гм!.. мой бывший депутатский округ, между прочим).
«Ловят крыс у кухни и сажают в ящик или в мешок. А потом обливают их бензином, поджигают и выпускают горящих в толпу людей, идущих от электрички. А там станция большая, людей просто поток сплошной идет. И в этот поток — горящих крыс! Милицию уже несколько раз вызывали».
Аппетит у него по-прежнему замечательный. Поскольку колбаса у нас уже кончилась, он с удовольствием кушает теперь тюремную баланду.
Берет себе отдельную большую тарелку (мы едим из общей, примерно такой же по размерам), ест и нахваливает. Очень, говорит, вкусно! А потом еще доедает то, что остается после нас. Мы только смотрим и удивляемся. (Вероятно это у него на нервной почве.) Впрочем, репертуар жалоб у него пока не изменился. («Как же мне плохо!.. Как же я страдаю!..»)
Баланду он ест с неимоверным количеством лука. А после лука у него сразу же начинается изжога. А погасить изжогу можно только минеральной водой. («Жахнешь два-три стакана!..») Так что и наш лук, и наша минеральная вода… Впрочем, не важно.
Вечером Костя что-то долго пишет. Вид у него при этом какой-то настолько странный, что я не выдерживаю и спрашиваю. Оказывается, письмо жене.
— Так ты же к ней и так на свиданку чуть ли не каждую неделю ходишь!
— А она требует, чтобы я ей еще и письма писал. Сама не пишет, говорит, писать нечего, на свиданке все рассказываю, а от меня требует.
— И что же ты пишешь?
— В любви объясняюсь. Я, когда первый срок сидел, ей из лагеря такие письма писал! На десяти страницах. Она потом даже своей матери давала читать — ну, не все, конечно, отрывки… — так та прямо поражена была! Знаешь, говорит, а ведь он тебя действительно любит!
Вообще, тюремные письма — это разговор особый. Тюрьма — это, наверное, чуть ли не единственное место на земле, где в наш телефонно-компьютерный век, век мгновенной и удобной связи, эпистолярный жанр по-прежнему процветает. Пишут здесь много. Много, конечно, канцелярщины: бесконечные жалобы, просьбы, ходатайства; но много и личного: начиная от маляв в соседние камеры и кончая любовными письмами (в том числе, правда, и в женские тюрьмы — тайком от жены).
