— Вы — офицер?
— Офицер.
— Звание?
— Майор.
— Вы, майор, уже старый человек, вы хорошо понимаете обстановку. Почему вы не идете служить в русскую армию? Вам дадут роту, батальон! — Немец пристально смотрел в лицо майора. — Ну, что вы молчите? Отвечайте, майор!
Шукшин жил с майором в одном сарае в лагере «Ф» и знал, что он служил подпоручиком в царской армии. В 1937 году был обвинен в антисоветских связях и арестован. Из тюрьмы вышел незадолго до войны.
Шукшин настороженно смотрел в сторону майора: что ответит этот человек теперь, как он себя поведет?
Майор поднял голову, посмотрел полковнику в лицо.
— Господин полковник, русская армия может быть только одна. Эта армия сражается против врагов своей Родины… против немецких захватчиков. И она уничтожит их вместе с предателями, продавшими Родину. А смерти… смерти я не страшусь, господин полковник.
Немец вскинул голову, глаза его сверкнули. Шукшин с испугом подумал: «Сейчас он выхватит пистолет…» Но полковник сдержал себя.
— Ну и сдыхай! Все вы тут сдохнете, все! — Он повернулся к коменданту лагеря:
— Не кормить! Ни грамма хлеба, ни капли воды! Посмотрим, как они заговорят…
Комендант точно выполнил приказ. День без пищи, второй, третий. Пленные лежат неподвижно на грязном цементном полу, стараются сберечь последние, еле теплящиеся силы. Глаза все глубже уходят в орбиты, все больше впадают щеки, резче обнажаются скулы. Мертвенно бледные лица становятся черными. Мертвых уже не выносят — нет сил.
На третий день у Шукшина сильно отекли руки и ноги. На четвертые сутки он стал терять сознание, бредить.
Ночью пошел дождь. Все, кто еще мог двигаться, стали выбираться из казематов. Одни шли, держась за стены, с трудом переступая через тела товарищей, другие ползли на коленях, бренча о цемент зажатыми в руках котелками.
Сальников, пошатываясь, вышел во двор. От свежего весеннего воздуха закружилась голова. Он опустился на влажную землю, подставляя под дождь лицо с жадно раскрытым ртом. Отдышавшись, подполз к ямке, горстями наполнил котелок мутной густой водой и вернулся в каземат. Наклонившись над Шукшиным, тронул за плечо:
— Костя! Ты слышишь меня, Костя!
— Слышу, — из пересохшего горла Шукшина вырвался хрип.
— Вот вода, пей. Дождик на улице… На, пей. — Сальников помог Шукшину приподняться, подал ему котелок.
— Шукшин, сделав несколько судорожных глотков, лег, тяжело дыша.
— Плохо тебе?
— Плохо, брат, ослаб…
— Ничего, они сдадутся. Не мы, а они сдадутся, убийцы. Всех убить все равно не смогут.
