Просмотрев потом рекламации в отделе сбыта, Чалышева убедилась, что их здесь меньше, чем на других заводах. Значит, антистаритель не разрушает шин.
Но самый большой удар перенесла Чалышева в центральной заводской лаборатории. Здесь стояла такая же озоновая камера, какой пользовалась она в институте, и заведующая лабораторией призналась однажды, что не верит показаниям камеры. Иногда она дает результаты, совпадающие с дорожными, а иногда диаметрально противоположные. В чем секрет этой противоречивости показаний, установить не удалось, и они в своей лаборатории просто перестали принимать во внимание показания камеры.
Заведующая лабораторией высказала соображения, которые запомнились Чалышевой. «Нельзя, например, определить, сколько груза перевезет за свою жизнь лошадь, — сказала она, — если навалить на нее груз, в пятьдесят раз превышающий нормальный. То же самое происходит и при испытаниях в озоновой камере. И я вполне согласна с мнением профессора Уилконса, что антистаритель не должен выбираться только на основе озоновых испытаний. Исключение следует делать для тех резин, которым нужно придать повышенное сопротивление озоновому старению».
После этого разговора Чалышева позвонила на квартиру Брянцева, попросила передать ему благодарность за предоставленную ей возможность ознакомиться со всеми работами и сообщила, что уезжает.
Таисия Устиновна не знала теперь покоя ни днем, ни ночью. При всей своей общительности она не выносила обстановки коммунальной квартиры. Она привыкла чувствовать себя хозяйкой в доме и не представляла себе, что ее налаженная жизнь может так круто измениться.
Целый день открывались и закрывались двери. Приходили «на минутку» какие-то женщины и подолгу простаивали с Заварыкиной на кухне, болтая о всяких пустяках. Семилетний Коська продолжал кататься по натертому полу в коридоре, как ни отучала его Таисия Устиновна от этого развлечения. К тому же Заварыкины считали, что ежедневно мыть полы в ванной и чистить раковину незачем, а дети, привыкшие к вольному житью, забывали порой спустить воду в унитазе. Вдобавок жена Заварыкина любила стряпать. Тут уж она не жалела ни труда, ни времени, отдавалась этому занятию с упоением и с утра до вечера толклась на кухне. Квартира всегда была заполнена запахами то поджариваемых овощей для украинского борща то тушеной капусты, то фаршированной рыбы.
Но хуже всего было то, что грудной ребенок Заварыкиных по целым ночам орал. Днем он спал, а наступала ночь — и его ничем не успокоишь.
