Журка по-прежнему не определился, все еще не знал, куда пойти после школы. Он делал вид, что ему все равно, готовил вместе с Колькой "шпоры", но на сердце у него было неспокойно, а в голове путались мысли и рождались сомнения. Он не мог ни в чем разобраться, не мог быть спокойным И уверенным, потому что не было ясности и определенности в жизни, точнее сказать, перспективы.
Для чего сдавать экзамены, если за этим дальше ничего не следует?
Зачем аттестат, если он не понадобится в жизни?
А если и понадобится когда-нибудь, то лишь как память, как доказательство окончания школы, и никто не станет подсчитывать, сколько у тебя троек и сколько пятерок.
Раз так, зачем лезть из кожи вон, зачем истощать "серое вещество", зачем бросать тренировки и прочее? Естественно было бы послать напрочь экзамены и продолжать жить, как он жил до этой поры. Тройку он всегда схватит, а большего и не нужно.
Но все почему-то не понимали его, напротив, настаивали, требовали, чтобы он сдавал только на пять. Даже Колька Шамин и тот подначивал на отметки. ("Надо словчить на "петушка". Порадовать предков".)
Больше всех не понимала Журку мать и потому больше всех мучала его. Она принудила Журку бросить тренировки. Она создала ему такой режимчик, что ни вздохнуть, ни охнуть. Она заставила его зудить с утра до вечера, то есть заниматься тем делом, в пользе которого он сильно сомневался.
Но, сомневаясь, негодуя и внутренне протестуя, Журка слушался мать. С того вечера, когда он случайно подслушал ссору матери с отцом, чувство жалости к ней не покидало его. Это чувство все время поддерживалось в пем, потому что отношения между отцом и матерью не улучшались. Мать так изменилась, так подурнела, что ее невозможно было не жалеть. Журке хотелось защитить ее от невзгод и неприятностей. Но случая все не было. Правда, на днях к ним приходила тетя Инна и чемто очень расстроила мать, дав ей какую-то газетку. Он не понял, в чем дело, застав лишь конец разговора, и проводил тетю Инну злыми глазами.
Оставалось одно: жалея мать, усердно выполнять ее просьбы, заниматься с утра до вечера и, борясь с отвращением, "толкать" экзамены.
С отцом у Журки разговоров больше не было. Отец все это время был очень занят и необычно молчалив.
Лишь однажды перед уходом из дому, столкнувшись с Журкой в ванной, он похлопал его по спине, дав таким образом понять, что не помнит обиды за тот глупый разговор. Это обрадовало Журку, и он успокоился. Отец занимался своим делом, Журка - своим,
