Колька лукаво прищурился и окликнул ребят, толпившихся в коридоре.
- Эй, ребята! Вот Журавель ставит перед нами жгучую проблему современности - мужчины мы или нет?
Он повернул к Журке улыбающуюся морду:
- Ты разъясни: в каком смысле? Тут по-всякому трактовать можно: в смысле самцы, рыцари, джентльмены.
- Дурак, и без смысла, - сказал Журка и пошел в раздевалку.
Отец сидел у окна, чуть боком к свету, и подшивал подворотничок к своему старенькому кителю. Журка ви"
дел его профиль: резкие черты лица, с легкой горбинкою нос, решительный подбородок, крутой затылок и прядку седых волос, повисших над ухом.
"Не медлить, не тянуть", - сказал себе Журка и, швырнув портфель на оттоманку, стремительно подошел к отцу.
- Папа, вот что,-произнес он, чувствуя сухость в горле.
Отец не повернул головы, даже не покосил глазами.
Журка продолжал громче:
- Не надо тебе работать.
- Это как же?-спросил отец, все еще не оставляя своего дела.
- А так... Так... На пенсию.
- А ты ее разве уже заработал?
Отец посмотрел на него пристально.
- Я? .. Я еще нет... Но ты... В общем, не надо...
Журка злился на себя, на свою беспомощность.
- А ты? Сам-то ты к чему тянешься? - спросил отец.-Что любишь? Куда после школы идти думаешь?
- Спорт люблю, - промямлил Журка. - Баскет.
- А людям?,. Какая им польза от тебя будет?
Журка стоял такой маленький, жалкий и ничего не мог с собой поделать.
- А я не хочу ишачить! - выкрикнул он через силу.
- Ах, вот оно что.,. Ну-ну! - отец рывком поднялся, точно ему подали команду "встать".
Журка заметил, как он резко, почти мгновенно изменился, словно внезапную боль почувствовал.
- А ну-ка, умник, снимай пальто, и пиджак тоже.
Ну! - скомандовал отец.
Журка дрожащими руками разделся, положил пальто и пиджак на спинку стула, но они свалились на пол.
У него не было сил поднять их.
- А теперь штаны снимай. Ну! Что стоишь?! Это все чужое, не твое, не тобою сделано, не на твои деньги куплено.
Журка не двигался.
Тогда отец подошел к нему близко - так, что Журка почувствовал его дыхание. Секунду - гневно, все с той же внутренней болью смотрел на него, а затем резко, сам ужасаясь тому, что делает, ударил по щеке.
- Запомни. И никогда, слышишь - никогда не оскорбляй тех, кто трудится.
Журка схватился обеими руками за голову и, всхлипнув, побежал в свою комнату.
Степан Степанович поднял его одежду, положил ее аккуратно на стул, взял китель и снова принялся за свое занятие.
