особенно долго задерживался на веках.
ЧТО ДЕЛАЛА Я
- Ничего.
Он возвращается домой очень озабоченный. Один из его партнеров по теннису
сказал, что корм, который он дает
кошкам (Тендер Витлз), очень плох. По его словам, это все равно, что кормить
людей одними консервами и сладостями. Он
спрашивает меня, блестит ли их шерсть. Энди - знаток кошек! Он же знает о кошках
только то, что ему рассказала одна
женщина, с которой он расстался четыре года тому назад. У нее был сиамский кот.
Согласна, - если шерсть черной кошки
внезапно перестает блестеть, что-то неладно. Но эти-то? Они все толще и толще,
но шерсть... Боже мой, да они всегда такие
и были! А у твоих кошек шерсть блестела?
Вечером он вываливает в кошачьи миски банку куриного паштета и банку
тунца. На следующее утро он готовит им
три блюда со взбитыми яйцами: в первое добавляет немного тунца, а в третье
немного молока. Вечером, часов около шести,
он кладет им в тарелку около фунта вырезки (блюдец у него не много, а мисок
свободных больше нет).
Кошки бросаются в кухню. Но ни одна не дотрагивается до еды, которую он
им приготовил.
Ни одна даже не понюхала тарелки и миски, которыми заставлен весь пол в
кухне; по правде говоря, они обращают
на них не больше внимания, чем на пустую пачку от сигарет, брошенную на пол. В
девять часов он возвращается на кухню.
Я иду за ним. Он показывает мне кошачьи миски и белую тарелку китайского фарфора
(с золотой каймой и розовыми и
сиреневатыми цветами в середине: она ему досталась от тетки, которая ему
отказала еще и скатерть из дамасского полотна,
покрывающую обеденный стол).
- Видишь? - говорит он. - Они бы уже давно попробовали все эти прелести,
если бы им это было полезно.
Животные едят то, в чем нуждается их организм, - не так, как люди. Во всяком
случае, так сказал мне тот толстый в
магазине.
И сделав столь справедливое умозаключение, он кладет в миски банку тунца
и банку шариков из печенки и
курятины (те самые Тендер Витлз). Кошки мгновенно прибегают.
- Ну, - бурчит он, - кажется, мода на натуральную пищу действительно ушла
навек! Да здравствует Тендер Витлз!
* * *
Я стою почти на цыпочках, руки мои подняты над головой, а кисти привязаны
к крюку, на котором днем висит его
единственная картина. В комнате почти темно: горит только лампа на его бюро. Он
велел мне молчать. Хотя включен
телевизор, он целиком погружен в работу и не поднимает глаз от папок. Время
