Ах, если бы словами можно было убить, я бы упала замертво в тот же миг. Но- увы, вместо этого я продолжала сидеть в глубоком старинном кресле, не мигая глядя в нежный сиреневый сумрак, клубящийся за окном. А Элоиза все говорила и говорила, не замечая ни моего отчуждения, ни прикушенной нижней губы.
— Элли, — наконец хрипло вымолвила я, не глядя на восторженное личико ставшей вдруг чужой сестренки. — Элли, я что-то устала. Дорогая, давай перенесем разговор на завтра?
— Устала? — Недовольно переспросила Элоиза. — Настолько, что не хочешь узнать о моем успехе на охоте?
— Очень хочу, милая, — все также, не поднимая глаз, ответила я. — Но что-то мне совсем нездоровится…
— Но завтра на это совершенно не будет времени. Завтра бал…перенесенный, между прочим, из-за твоей болезни. — Капризно воскликнула сестра, однако осеклась под моим тяжелым, наконец обращенным к ней взглядом. — Ох, прости… ты и в самом деле выглядишь нездоровой, — признала она, поднимаясь с моей постели. — Наверное, тебе и в самом деле стоит отдохнуть…
Шурша пышной юбкой, сестра вышла за дверь, не забыв, все же пожелать мне доброго сна. А я ещё долго сидела у окна, пытаясь понять, как могло все так измениться за три незаметных дня…
* * *
Братья так и не появились. Напрасно простояла я у подземного входа, вслушиваясь в вой ветра. Сперва — я боялась их появления, затем — ждала. А они так и не решились показаться на мои глаза…
Наверное, они боялись моего осуждения, думали, что с нашей дружбой покончено.
А я металась по комнате, заламывая руки и кусая губы, почти не заметив появления камеристок принесших с собой и новое, сверкающее синевой парчовое платье, расшитое алмазами и сапфирами.
Прибывающие в радостном возбуждении женщины споро омывали и умасливали погруженную в невеселые думы меня, крутя словно большую куклу. Я же лишь крепче сжимала губы, послушно выполняя их требования, но думая отнюдь не о предстоящем торжестве.
«Они чародеи», — наконец признала сама для себя я, задумчиво крутя в руках подарок Светоча — все такую же теплую, колющую подушечки пальцев сосновую шишку — напоминание о недавнем путешествие и доказательство, что оно не пригрезилось мне в одном из бредовых полуснов-полуяви.
Мысль эта была столь очевидна, что я даже не удивилась, давно подозревая что-то подобное, лишь прикусила губу, размышляя как поступить. Если бы кто-то спросил, что сделаю я, узнав о том, что в нашем доме таится такая опасность еще этой зимой — я бы смело ответила, что обратилась бы за помощью к храму, ведь ещё в заповедях говорилось,
