Что смерть ожидает не только того, кто обращается к черному колдовству, но и тех, кто взял на себя грех принимать его у себя, зная о демонической сути.
Теперь — лишь крепче сжимала кулаки, понимая, что мне уже все равно, кем являются мои лорды. И даже если душа моя будет обречена на вечные муки, я не смогу отказаться от тех, кто так много значил для меня…
Из размышлений меня вырвал скрип двери. Я не стала оборачиваться, довольствуясь отражением в зеркале, да подобострастными поклонами камеристок, вышедших, подчиняясь легкому жесту затянутой в бархат руки.
Темные внимательные глаза прошлись по затянутой в парчу фигуре, останавливаясь на отразившемся в зеркале лице.
— Великолепно, — наконец вымолвила мать, подходя ближе и останавливаясь за моей спиной. — Правда, кое-чего все же не хватает.
На изящный столик из серебристой березы пустилась небольшая коробочка синего бархата. Вторая, уже открытая, была небрежно отставлена в сторону, а по моей шее пробежали знакомые, пахнущие душистой водой руки, оставляя после себя холодную тяжесть старинного ожерелья, застегнутого на моей шее чуть улыбающейся матерью. Слова благодарности застыли на моих губах, так и оставшись непроизнесенными, а глаза недоверчиво рассматривали покачивающееся в такт дыханию украшение.
Алмазную полоса ошейника, растекающегося семью сверкающими подвесками, заканчивающимися каплеобразными сапфирами, центральный из которых казался почти черным.
— Это же… — пролепетала я, недоверчиво прикасаясь к темному камню.
- Да, это именно оно. Ожерелье, подаренное первой баронессе де Элер ушедшими.
— Но… — Неловко пробормотала я, пытаясь расстегнуть тугой замочек. Но была остановлена матерью, мягко, но решительно удержавшей мои руки.
— По преданию, они сказали, что эти камни — дар, зимнему цветку, проросшему среди серых камней. Так что, я всего лишь исполняю их волю, передавая то, что всегда было твоим.
— Мама, — снова попыталась возразить я. — но ведь баронесса де Элер…
— Ты. Я урожденная маркиза де Энжен. Цветок, привезенный на север издалека.
Подумать только, кажется, еще вчера, я принимала тебя из рук повивальной бабки, а сегодня передо мной стоит уже совсем взрослая девушка, красивая, будто вершины разделяющего хребта. Многие мужчины захотят назвать тебя своей. Жаль, что ты не сможешь блеснуть при дворе — там бы ты могла составить поистине прекрасную партию. Впрочем, довольно и тех, что уже вписали свои имена в твою бальную карточку… — Задумчиво произнесла она, извлекая из второго футляра изящные длинные серьги, так же как и ожерелье украшенные тяжелыми, почти черными сапфирами. Серьги были выполнены в форме одинокого цветка — длинная серебряная нить — стебель, и изящная головка, распахнувшая острые лепестки.
