Тамерлан должен умереть | страница 42
Я мог подглядывать сквозь дверную щель. На долгое мгновение мужчины окаменели от ужасного зрелища двух трупов. Они смолкли, глядя на загримированное кровью лицо моего друга. Затем, словно по волшебству, все пришли в движение. Один кинулся поднимать тревогу, двое других опустились на колени, ища признаков жизни, хотя знали, что старик мертв. Они бормотали молитвы и бессмыслицу, переглядываясь, словно заложники в царстве сна. Я знал, что оцепенение скоро пройдет, шок обернется гневом и, когда меня неизбежно обнаружат, мне несдобровать. Единственный выход – бегство.
Я выскользнул из-за двери и обрушил тяжелый сапог на их зады. Потеряв равновесие, оба упали на окровавленные тела Ворчуна и Гектора. Я не хотел долее осквернять их, ни человека, ни его пса, но присоединяться к ним – еще меньше. Приглушенные крики сбитых с ног торговцев преследовали меня, но я не оглядывался. Я бежал, перескакивая стопки книг с заложенными в них ловушками, обрывая струны колокольцев, запутавшиеся в волосах, молясь, чтобы никто не вошел мне навстречу. Благодарение судьбе, лавка Ворчуна была в самом безлюдном уголке церковного двора; я вылетел к часовне и спрятался в высокой траве, обрамлявшей могилы. Там я стянул окровавленный камзол, надеясь, что белая рубашка осталась незапятнанной.
Ди был тверд, настаивая, что я один могу разыскать Тамерлана.
– Так я отдаю вам свою жизнь, а вы мне – ничего? – сказал я тогда.
– Ты можешь скрыться от остальных своих врагов, а Рэли предлагает тебе немало – жизнь твоих трудов. Сколько великих творений умерло вместе с автором? Из твоих пьес только «Тамерлан» отпечатан краской.
– Это может сделать и мой покровитель.
Ди смотрел в сторону.
– Ну?
Когда он ответил, в голосе его слышалось сомнение.
– Твой покровитель – слабый человек. Он любит тебя, но Рэли и Совет для него убедительнее. Он стоит между ними и не делает ничего.
– Так ему известно об этом?
– Уолсингему известно многое.
Уолсингем и я часто напивались наедине, и ничего, кроме дружества, между нами не было. Не потому ли он овладел мной, что знал: это наша последняя встреча? На него могла нахлынуть нежность к старому протеже. Может, он думал, что мертвые не болтают лишнего. Чувствовал ли он, как холодеет моя плоть под его касанием, мерещилась ли ему вонь тления изо рта, который он так и не поцеловал? Глядя, как лицо мое пылает удовольствием, представлял ли себе, как обнажаются зубы под сгнившими губами, как зеленеют, разлагаясь, щеки и брови, что он ласкал? Меня передернуло. Мой покровитель превзошел все мои грехи. Он переспал с мертвецом.