«Нельзя работать по-старому, — думал Сарвар, покручивая камчу. — Какая погода, да как травы пойдут… Нужны запасы кормов. И продумать, где расположить их. — вблизи колодцев. Нужно, чтоб ягнята родились раньше, больше увидят зеленой травы. „Померзнут!“ — словно слышал он недоверчивую воркотню деда. „Утеплю кошары! Палатки вон люди ставят — чтоб не под небом обсыхали ягнята…“— спорил в мыслях Сарвар.
И снова страгивали с места, грузом ложились на плечи заботы часа текущего: пора гнать овец на водопой, захромал белоухий ягненок… „Ловлю двух перепелов одной сетью“, — думал Сарвар, тревожно и весело ему было оглядывать отару, привставая в седле.
Должно быть, запали в память дедовы рассказы про „семьдесят мастей“, про редкостные шкурки, которые будто бы светились во мраке. Он смотрел — и видел другую отару, перед глазами сверкало янтарное, бирюзовое, серебряное руно, переливались диковинные узоры… Отара — сур! Отара — ширази! Отара — шамчирог! Не слыхано такого. Ничего, услышите! „Не могу побежденным я жить на земле!“
…Вечер был теплый, ветерок — точно ласка матери. Земля стлалась под ноги Солового. С вершины холма Сарвар увидел: отару нагоняет одинокий всадник.
Красный закат стоял на полукружьи неба; и глазам, утомленным его великолепьем, всадник казался безликим: черной тенью скользил он по краю земли. За хвостом коня, как бы чеканенного по меди, клубилось пыльное облако — мутило чистые краски заката.
Всадник приближался. Собаки морщили носы напружив затылки, сдержанно рычали, показывали красные десны, острый сахар зубов, привставали, — готовые ринуться, закружить, вздыбив, чужого коня, вцепиться в ненавистные сапоги…
Сарвар прикрикнул, покрутил камчу перед злыми носами. Псы, подвывая от обиды, улеглись, положив на лапы лобастые головы.
Завернув Солового, Сарвар поспешил навстречу гостю. И стал на полдороге, узнавая и не веря, что узнал. Сердце подлетело и остановилось в горле: Атамурад! Дед Иннур!
С чем он — с худою ли, с доброй вестью? Зачем он?
Горели в небе красные перья облаков… Всадник приближался в молчаньи; гневно застыло темное, красивое лицо — с крупным выгнутым носом, в серебряном чекане бороды. Осадил коня бок о бок с Соловым. Молча.
У Сарвара свело горло. Запинаясь, проговорил традиционные приветствия, — голоса своего не слышал, только трудное дыханье молчащего старика.
Наконец, тот заговорил — неторопливо, останавливаясь после каждого слова. Так мечут камни в приблудного пса, — выбирая, куда больнее ударить:
