Понемногу и ее укачало, она задремала. Разбудил ее голос Якова Филипповича.
— Приехали, — сказал он. — Вон оно, наше Серо-во. — И указал кнутовищем вперед.
Деревня стояла на взгорке, окруженная, словно венком, колосящимися полями.
Остановились у высокого глухого забора, который был как бы продолжением большого добротного дома. Яков Филиппович слез с облучка, дождался, когда откроются ворота. А открыла их женщина. В глубине двора скулила и рвалась с цепи собака.
— Принимай гостей, Варвара.
— Милости просим, — сказала она и поклонилась низко.
— Марата распряги, — велел Яков Филиппович. — А вы пошли в дом, после познакомитесь, — обратился он к Евгении Сергеевне. — Вещички оставь, не трогай, никуда не денутся. Сегодня у меня заночуете, а завтра на постоянное жительство определю.
— Ступайте в дом, ступайте, — повторила и женщина, снова поклонившись.
Евгения Сергеевна поняла, что это хозяйка, жена Якова Филипповича, однако выглядела она старше его. Лицо испещрено морщинами, хотя и не старушечье, а глаза какие-то потухшие, неживые и словно испуганные.
Вошли в дом.
Справа, при входе из просторных сеней, — чисто выбеленная русская печь, которая занимала чуть ли не половину избы. Слева — тщательно выскобленная лавка. В углу стоял большой стол, над ним висела пузатая керосиновая лампа. Полы застланы пестрыми домоткаными половиками. Была и икона, а под нею теплилась лампадка.
Вошла хозяйка.
— Копаешься, — буркнул Яков Филиппович. — Обтерла Марата?
— Обтерла, а как же.
— Сухо?.. Собирай на стол, гости проголодались с дороги.
— Я мигом, — кивнула хозяйка.
Евгения Сергеевна хотела было возразить, что они не очень голодны, потерпят — спешить теперь некуда, но промолчала, сообразив, что в этом доме возражать хозяину нельзя.
Не прошло и четверти часа, как на столе появились яичница в огромной сковороде, с крупно нарезанными, еще прозрачными кусками сала, свежие огурцы, холодная картошка с луком и сметаной, простокваша, душистый ржаной хлеб домашней выпечки и графин с мутным самогоном.
— Прошу, гости дорогие, — чуть склонив голову, пригласила хозяйка.
— Правда, что соловья баснями не кормят — петь перестанет, — потирая руки, сказал Яков Филиппович, толсто нарезая хлеб. Буханку он прижимал к груди. — С благополучным, стало быть, прибытием. — Он вынул из горлышка графина пробку и собрался налить в стакан, стоявший перед Евгенией Сергеевной.
— Что вы, — вспыхнула она и отодвинула стакан в сторону. — Я не пью.
