— Теперь не имеет значения, — вздохнула Евгения Сергеевна.
— Это верно, так оно получается, — согласился Яков Филиппович. — Малец уснул, кажись?
Андрей действительно спал, скрючившись на корзине.
— Притомился. А ты поимей, значит, в виду.
— Что? — не поняла Евгения Сергеевна.
— А вот слушай и узнаешь. — Яков Филиппович остановил коня и повернулся лицом к ней. — У меня в колхозе порядок и дисциплина, всяких там разговоров-перемолов и собраний я не люблю. Разговоры — это там. — Он махнул кнутом куда-то в сторону. — А наше дело крестьянское, хлебушек сеять-собирать, фронт, стало быть, кормить, чтобы наши бойцы дрались лучше. И еще скажу тебе, что грамоте я не учен, только что расписаться и умею…
— Совсем? — удивленно воскликнула Евгения Сергеевна.
— Как сказал. Так что верить во всем должон тебе.
— Я постараюсь.
— Это само собой, что постараешься. Тебе особенно, выходит, стараться надо, такое твое положение. Я тебе про другое толкую. Ты, считай, второй человек после меня в колхозе, значит, и верить я тебе должон, как самому себе…
— Я понимаю, Яков Филиппович. — Евгения Сергеевна никак не могла прийти в себя от его признания, что он совсем неграмотен, и поэтому до нее вряд ли доходил весь смысл разговора, затеянного вдруг посреди дороги. А остановились они в поле, засеянном рожью. Рожь колосилась. Над ними было, голубое полуденное небо, и стояла пронзительная, звенящая тишина, так что слышен был стрекот кузнечиков. — Красота какая, — сказала Евгения Сергеевна. — Это что растет?
— Вот он и есть хлеб наш насущный, — усмехнувшись, ответил Яков Филиппович. — А ты думала, он на деревьях готовыми булками растет?
— Нет, — смутилась она. — Я подумала, что это пшеница.
— Пшеницу мы почти не сеем. А корову-то живую видела когда или нет?
— Видела.
— И доить умеешь?
— Доить не умею. Я вообще боюсь коров, — призналась, краснея, Евгения Сергеевна.
— Ну, нашла кого бояться! Ты не расскажи кому-нибудь, засмеют вовсе. Бояться людей надо, а коровы что, коровы они и есть коровы. Да ничего, привыкнешь. А обманешь хотя раз — пеняй на себя, — сказал Яков Филиппович. — У меня разговор короткий.
— Зачем же мне вас обманывать?
— Незачем, верно, а все ж предупредить хочу, чтобы потом никаких не было. Но, пошел, чертушко! — крикнул он и щелкнул кнутом.
Нет, не придала Евгения Сергеевна особенного значения словам председателя. Приняла их как должное, привыкнув за последние годы к недоверию и всеобщей подозрительности. Остался, правда, в душе неприятный осадок, но это мелочи, неизбежные неприятности, на которые лучше не обращать внимания. А Яков Филиппович поступил честно, думала она. Честно и по-крестьянски бесхитростно-
