— Иди, догоняй их. ТЕПЕРЬ они доберутся до Страсбурга.
Ремедий все еще мешкал.
— Идти за ними?
Иеронимус молчал. Солнце вставало над горами, начал таять иней на опавших листьях. Ремедий побелел, метнул взгляд в ту сторону, куда двигалась телега. Ее еще видно было между деревьями.
А Иеронимус молчал.
Ремедий переступил с ноги на ногу.
— Так мне что… за ними? — снова спросил он.
— Идти куда-то — по-твоему, значит обязательно за кем-то? — спросил его Иеронимус.
Очень тихо спросил.
Путаясь в одежде, Ремедий пошел вниз по лесной дороге. Несколько раз спотыкался, оборачивался, но Иеронимус больше не смотрел на него.
И с тем ушел солдат.
Дозор дал о себе знать к полудню. Неприятная это была встреча. Из-за деревьев бесшумно выступили солдаты. Как на подбор, все рослые, с красивыми сумрачными лицами. И вроде бы немного их было, а казалось, что лес полон ими.
И они не проронили ни слова. Просто показались из леса. Безмолвные, грозные. Их темные глаза смотрели на путников неподвижным, ничего не выражающим взглядом.
Под этим взглядом вдруг съежился, сжался и заверещал невразумительное Варфоломей. Румянец залил его бледное, тонкое лицо.
Бурно зарыдал Михаэль Клостерле — в голос, не стыдясь.
А Витвемахер побледнел и пал на колени.
Стоя рядом, сказал Валентин:
— Можно было бы перечесть все кости мои, а они СМОТРЯТ И ДЕЛАЮТ ИЗ МЕНЯ ЗРЕЛИЩЕ…
При этих словах блаженный Верекундий рванул на тощей груди ветхие одежды, выставив напоказ все свои кости.
А дозорные стояли и смотрели.
Иеронимус поднял голову и встретился глазами с одним из солдат. И вдруг увидел, что в этих бесконечных глазах таится вовсе не безразличие.
Любопытство. И грусть.
— Да будет воля Твоя, — сказал Иеронимус.
Торопя пленных тупыми концами копий, стражи гнали их через лес. Замок, невидный вчера и едва различимый сегодня на рассвете, вдруг приблизился, увеличился в размерах.
Это была внушительная крепость, имеющая основанием четырехугольник, с шестиугольными башнями по углам. Стены — высокие, старые, сложенные старым булыжником. Башни грозно нависали над пришельцами.
— Добрая крепость, — пробормотал неунывающий Шальк и прищурился, оценивая, сколько пушек понадобится, чтобы пробить брешь в этих могучих стенах.
Фихтеле покивал, пустился было в рассуждения со старым приятелем. Но сильный удар между лопаток заставил бывшего студента закашляться, подавиться собственными словами.
Один из солдат, рослый, круглолицый, вооруженный арабским мечом, сделал остальным знак остановиться, вышел вперед, махнул рукой кому-то невидимому на стене. Оттуда донеслись ругательства — такие, что бывшие ландскнехты, несмотря на незавидное положение пленников, заулыбались, начали переглядываться.
