После обеда Смоленский отправился пешком на створ мостового перехода, и по дороге ему пришла мысль: а что, если оставить Вадима в покое? Пусть живет как знает, пусть идет в армию, женится, пусть делает что захочет. Сколько с ним можно возиться? С пятого класса каждое лето Смоленский брал Вадима в поле. Жена часто болела, уезжала лечиться, оставлять было не с кем. Вадиму нравилось путешествовать, обычно после Нового года он уже начинал проситься на изыскания сам, расспрашивал, интересовался. А с восьмого класса стал работать, сначала при кухне, затем бегал по трассе с рейкой. Смоленский постепенно настраивал его на горный институт, да и убеждать-то особо не приходилось. До окончания школы сомнений у Вадима не было. В лето, когда он должен был поступать, Смоленский работал уже здесь, на трассе к бокситовому месторождению, а Вадим остался в Ленинграде сдавать экзамены. Телеграммы от него Смоленский так и не дождался. Вместо нее пришло письмо от матери: Вадим сдал один экзамен на четверку, а остальные сдавать не пошел. Скоро написал и сам Вадим, просился приехать на изыскания, путано объяснял причины, как оказалось потом – врал. В это время у него и появилась Ленка…
От мысли дать Вадиму полную свободу Смоленский тут же и отказался, отмахнулся, как от наваждения.
Уезжая на изыскания куда-нибудь в Сибирь или на Дальний Восток, Вилор Петрович всегда предпочитал железную дорогу. Поезд катил по Транссибирской магистрали, уплывали во мглу станции, города, деревни, грохотали встречные составы, а сердце Смоленского наполнялось торжественной радостью. Он неотрывно смотрел в окно, словно ждал, что вот-вот из-за очередного поворота покажется маленький рубленый домик, в котором жил его дед Георгий, инженер-изыскатель, либо какой-то другой знак, предмет, оставленный им. Подъезжая к Иркутску, Смоленский не мог ни есть, ни спать. Однажды он попросился в кабину электровоза. Машинист решительно отказал, и Вило? Петрович достал из чемодана увесистый том энциклопедии дореволюционного издания. «Это мой дед», – сказал он, показывая небольшой портрет. Ниже, в статье, говорилось, что Георгий Смоленский, известный в России инженер, делал изыскания под Транссибирскую магистраль и погиб, утонув в Байкале. «Стоп, – сказал машинист, – я помню, до войны одна станция здесь так и называлась – станция Смоленского…»
Отец Смоленского, Петр, начинал сразу после революции с изыскания небольших железнодорожных веток, а кончил в сороковых на Трансполярной магистрали. Когда Вилор Петрович изыскивал дорогу к Хантайской ГЭС, работал рядовым геодезистом еще, ему удалось побывать на Трансполярной, вернее, на ее остатках. Насыпь, построенная всего лишь на несколько десятков километров, уже поросла тундровыми кустарниками, затянулась мхами. Кое-где из земли торчали полусгнившие шпалы, разбитые тракторными гусеницами, здесь же, на насыпи, стояла палатка, и какие-то люди рвали остатки ржавых рельсов. Это неприятно поразило Смоленского, царапнуло по сердцу, и он, не скрывая злости, набросился на орудующих ломами рабочих. «Вы что, сволочи, делаете?! Кто разрешил ломать?!» Видимо, его приняли за большого начальника и виновато-вежливо объяснили, что рельсы снимают все, кому надо. Их же, дескать, послали сюда из геологоразведочной экспедиции, которая не выполняет плана по сдаче металлолома. Вилор Петрович пешком прошел до конца печальной насыпи, в тундре была весна, цвело все вокруг, и насыпь эта на ярком, жизнерадостном фоне выглядела длинным могильным холмом. А там, где он обрывался, стоял маленький каменный тур с ржавой пикой на вершине, от которого уходили вдаль, в тундру, сохранившиеся металлические вешки…
