«Нет, я должен, я обязан сделать из Вадима изыскателя! – твердил про себя Смоленский весь остаток дня. – Это мой долг, это на моей совести…»
«Сделать изыскателя… смешно! – спорил он сам с собой. – Тут что-то не так, какая-то связь нарушилась. Охладел он совсем к работе, из повиновения выходит, неуправляемый…» Масло в огонь подлил рубщик Афонин на трассе. Он долго ходил вокруг Смоленского, мялся, покашливал, а затем бухнул:
– Мы порешили Вадиму, значит, сыну вашему, сегодняшний день не засчитывать!
– И правильно решили, – буркнул Вилор Петрович.
– Во-во! – взбодрился Афонин. – Я тоже говорю, чего он из себя строит? Если сын начальника, так все можно? Хрен! Он в бригаде работает! Мы рубимся тут в такой жаре, ад – не работа, а он захотел – ушел, захотел – в лагерь уехал- Нам-то плевать, чей он там сынок!..
Смоленский скрипнул зубами и медленно побрел к ожидающая его машине…
В лагере Смоленского ждал Шарапов. Его желтый «газик» с вылинявшим брезентовым верхом стоял, приткнувшись к камеральной палатке, поблескивая на солнце никелированными безделушками, а сам Шарапов неторопливо расхаживал по дорожке от машины к столовой. Если бы не густая, с ранней проседью борода Шарапова и такая же шевелюра на голове, его бы можно было запросто принять за чекиста двадцатых годов либо военного летчика. Кожаная скрипучая куртка на «молниях» в любую жару облегала мощную, плечистую фигуру, на голове была также кожаная коричневая кепка. Вид Шарапова всегда откровенно смешил Вилора Петровича, и каждый раз, встречаясь, Смоленский обязательно подшучивал над ним. Шарапова звали Леонард, но Вилор Петрович как ошибся при знакомстве, назвав его Леопольдом, так и продолжал звать этим именем. Шарапов не сердился, но всегда поправлял Смоленского, отчего веселил еще больше. На шутки Вилора Петровича, если они были в разговоре один на один, Леонард Шарапов тоже не обижался, наоборот, неожиданно терялся, краснел и, виновато улыбаясь, бормотал, что куртку подарил один знакомый вертолетчик и что козла на капот «газика» установил шофер директора рудника Лобова, поскольку раньше на этой машине ездил сам Лобов.
Шутить сейчас Смоленский не намеревался. Едва выскочив из машины, Вилор Петрович направился к себе в палатку, надеясь тотчас поговорить с Вадимом. Всю дорогу он думал од этом разговоре, готовился, бормоча про себя убеждающие слова.
– Добрый вечер, Вилор Петрович! – окликнул его Шарапов. – А я вас поджидаю!
