– Клюнул, – согласился Вадим. – И я его тоже клюнул.
– Зря только год потерял… – проворчал Смоленский. – Давай теперь за учебники. Через месяц на экзамены ехать. Я скажу Скляру, чтобы тебя реечником перевел, там времени побольше…
– Ты не понял, отец, – поморщился Вадим, – я уезжаю в Ленинград скоро, может быть, сегодня. А учебники можешь отдать Афонину, он поступать собирается, если не врет.
За спиной Смоленского с хрястом легло первое сваленное дерево, земля слегка дрогнула, чаще застучали топоры. И вдруг сквозь шум раздался звонкий голос Женьки Морозовой.
– Э-эй! Афоня! Ты что, ослеп?.. Я тебе влево показываю!
– Поеду в Ленинград, – облегченно вздохнув, повторил Вадим, – теперь со спокойной душой пойду в армию. В армии порядок, дисциплина… Свой долг перед тобой я выполнил. Кончишь эту трассу – поедешь на Тунгуску петь свою лебединую песню… А я оставаться здесь не могу.
Он встал, подхватил часы, брякнувшие маятником, и, обойдя Смоленского, направился к проселку.
Весь день Смоленский не находил себе места. Сразу же после разговора с сыном он поехал на второй участок трассы, бесцельно послонялся там по просеке целый час, мысленно продолжая этот разговор, и стискивал зубы, вспоминая дерзости Вадима. Потом что-то кольнуло – Вадим отправился пешком в лагерь, неспавший и голодный. А вдруг что с ним случится? Может быть, уже случилось? Не раз на трассе, да и на проселке видели медвежьи следы… Смоленский почти бегом вернулся на проселок, разбудил придремавшего на солнце Самойлова.
– Поехали!
Машину трясло на ухабах, гремела и каталась по кузову пустая бензиновая бочка, крупные пауты бились о ветровое стекло. Когда проскочили мимо первого участка, на густой пыли дороги Смоленский заметил одинокую цепочку человеческих следов. Вадим разулся и шагал босиком, размашисто, без остановок. И оттого, как с расстоянием шаг не уменьшался, а казалось, наоборот, креп, Смоленский ощутил вдруг резкий прилив негодования и злости к Вадиму.
– Поворачивай! – скомандовал он Самойлову. – Пусть немного промнется. Может быть, спесь эта вылетит!
– Чего мы туда-сюда мотаемся? – спросил Самойлов. – Что опять стряслось-то?
– Да понимаешь, Вадим закуролесил. – Смоленскому вдруг захотелось рассказать обо всем. – Тут и так хлопот до ушей, успевай только разворачиваться…
Однако он здесь же замолчал, почувствовал, что сейчас станет жаловаться, и от этого чувства сделалось еще тошнее.
– Ничего, пройдет, – успокоил Самойлов, – покуролесит да образумится. Горячая молодежь нынче, нервы у всех порченые… Чуть слово поперек, так сразу на дыбы…
