Я знал, что акселерометр показывает силу, действующую на самолет при выходе его из пикирующего полета. Эта сила выражается в единицах g, или силы тяжести. Я знал, что в горизонтальном полете акселерометр показывает одно g. Это означает, помимо всего, что меня прижимает к сиденью с силой, равной моему собственному весу, то есть ста пятидесяти фунтов[7]. При выходе из пике меня прижмет к сиденью во столько раз сильнее, во сколько раз центробежная сила повысит число g. Я знал, что мне нужно выйти из пикирующего полета после десяти тысяч футов отвесного планирования с такой резкостью, чтобы повысить число g до девяти. Меня прижмет к сиденью с силой, в девять раз большей моего собственного веса, то есть с силой в тысячу триста пятьдесят фунтов. Я знал, что это дает большую перегрузку самолету, поэтому военное министерство предложило мне это сделать; им хотелось узнать, выдержит ли самолет такую перегрузку. Но я не знал другого. Не знал, что такое давление будет значить для меня самого. Я не имел никакого представления о том, что такое — выход из пике при девяти g для летчика.
Я решил начать пикирующие полеты с трехсот миль в час и увеличивать скорость пикирования для каждого из следующих четырех полетов на двадцать миль в час — так же, как я делал при скоростных пике. Из первого пике я решил выйти с пятью с половиной g. В следующих я решил увеличивать резкость выхода на одно g. Таким образом, из четвертого пике, при скорости в триста шестьдесят миль в час, я решил выйти с восемью с половиной g. Затем я собирался сделать большое заключительное пике с десяти тысяч футов до конечной скорости и выйти из него с девятью g.
Я поднялся до пятнадцати тысяч футов и, пикируя, нагнал скорость до трехсот миль в час. Потом взял ручку на себя и стал следить за акселерометром. Машина пошла вверх, и меня прижало к сиденью. Центробежная сила, — огромное невидимое чудовище, — вдавливала мою голову в плечи и так прижимала меня к сиденью, что мой позвоночник сгибался, и я стонал под этой тяжестью. Кровь отлила от головы, в глазах темнело. Сквозь сгущающуюся дымку я смотрел на акселерометр и неясно различал, что прибор показывает пять с половиной. Я освободил ручку и последнее, что я увидел, была стрелка акселерометра, движущаяся обратно к единице. Я был слеп, как летучая мышь. У меня страшно кружилась голова. Я посмотрел по сторонам на крылья самолета. Я их не видел. Я ничего не видел. Я посмотрел туда, где должна была быть земля. Спустя недолго она начала показываться, словно из утреннего тумана. Зрение возвращалось ко мне, так как я освободил ручку и уменьшил давление. Вскоре я снова стал хорошо видеть. Я выравнялся и уже, повидимому, летел некоторое время горизонтально. Но голова моя горела, а сердце стучало, как пневматический молот.
