Жуткий пожар, спаливший Киреево дотла, вынудил родителей перебраться в город. Тут отец устроился было на завод, но стал часто болеть, и вся забота о семье окончательно легла на плечи матери: нанималась убирать и стирать, по ночам шила на людей. Как выдерживала, откуда брала силы?
Теперь знаю - из бездонной криницы женской, материнской любви. Даже спустя годы, когда я уже училась в Москве, в очень голодное время, мама ухитрялась каждый месяц присылать то сухари, то кусочек сала...
Брезент санитарной сумки царапал лицо, но я все крепче стискивала ее. Сердце сжимала боль. Нет, не спешила я воздать маме добром за все, что она делала: считала - успею... Даже тревоги за малолетнего сына, оставшегося на руках у немощного отца, в тот момент не возникло, так остра была боль, таким неизбывным было чувство вины перед умершей.
К действительности вернул оклик адъютанта нового командира дивизии:
- Товарищ военврач, вы у себя?
Адъютант явился сообщить, что я назначена врачом в Отдельный учебный стрелковый батальон, где плохо с медицинской помощью, и передал записку комдива с указанием немедленно отправиться в распоряжение командира учебного батальона.
Дождавшись, пока адъютант уйдет, я встала с топчана, вытерла слезы, спрятала письмо отца и записку комдива в нагрудный карман гимнастерки. Заполнявшая меня боль не проходила, но отступила куда-то вглубь, словно не хотела мешать делать то, что полагалось. Теперь я часто думаю, что внезапное назначение на новую должность, необходимость подчиниться приказу и немедленно выполнить его были для меня в ту минуту великим благом.
* * *
Отдельный учебный стрелковый батальон нашей дивизии, подобно многим другим учебным стрелковым батальонам, входившим в состав действующих воинских соединений, сражался против гитлеровцев наравне с остальными стрелковыми и артиллерийскими частями. Батальон занимал оборону на левом фланге дивизии, юго-восточнее хутора Елхи, временно захваченного врагом. Командный пункт учбата располагался в балке Безымянная. Младших командиров в батальоне готовили, попеременно выводя в тыл то один, то другой взвод.
Одолев склон балки Глубокая, где размещался штаб дивизии, я огляделась. Рассвело, облака истончились, всходило огромное, по-осеннему желтое солнце. В ласковых лучах восхода особенно густо чернели окутанные дымом и неоседающей пылью развалины Сталинграда. Кое-где между ними, отливая жидким золотом, кипела от разрывов снарядов и бомб Волга. Ближе к Глубокой и южнее чернели домики Бекетовки. А на западе, всего в четырех-пяти километрах от Глубокой, изгибалась дымной, грохочущей, подсвеченной солнцем дугой линия переднего края дивизии.
