— Урод! Да я его сдам с потрохами, пусть только попробует!
— А себя тоже сдашь вместе с ним?
— В смысле?
— Ну что в смысле… Сдашь его, сдашь и себя, он же для нас дела делал. Потому он такой смелый.
— Да уж. Я об этом не подумал. Но, может, тебе показалось?
— Дай Бог.
— Ладно, подчищаем все хвосты. Посмотри бумаги, телефоны, адреса, чтобы ничего не осталось в офисе, в кабинете. Я уже проинструктировал сотрудников, но их пока не трогали.
— И ладно, глядишь, обойдется.
Не обошлось… На следующий день курьер привез мне повестку. Меня вызывали на допрос с Прокуратуру, где и выяснилось, что Пистон меня сдал. Через полгода я узнал, что ему пообещали свободу в обмен на эти показания. Уволенный же из Органов Пистон долго не горевал и смылся на свою кипрскую виллу — подальше от тех, кто мог от него потребовать заплатить по счетам.
Пашка угасал на глазах. Мы больше не гуляли. Сын похудел, у него выпали почти все волосы, улыбка, казалось, навсегда покинула до предела осунувшееся детское личико. Я еще несколько раз приезжал на набережную, беседовал с владельцами собак, рыбаками: все твердили одно — никого здесь не было. Я начал думать о том, что возможно повредился рассудком. Все это походило на мистику. Пашка, только сын помогал мне гнать прочь мысли о самоубийстве. Он был жив, и я должен жить ради него.
Через неделю взяли Вована. Его посадили в Бутырку. Малыш к тому времени ушел в запой. Еще через три дня на допрос вызвали меня. Подходя к кабинету следователя, я не был уверен, выйду ли отсюда без конвоя. На этот раз обошлось. В сложившейся ситуации мне трудно было что-либо инкриминировать. Следователь ходил вокруг, да около, пытаясь меня подловить, но я был воробей стреляный. На допросе я забывал все слова, кроме «да» и «нет». Я не пускался со следователем в разговоры, ничего не пояснял, не доказывал, а просто отвечал — тупо и односложно. Через пару часов уставший следак отпустил меня, зло бросив на стол подписанный пропуск на выход. На улице, по пути к машине, я услышал звонок мобильника. Звонил доктор с Каширки. Мое сердце замерло. Пашка! Меня уверили, что с сыном все в порядке, но попросили приехать в больницу.
— Анатолий, э-э-э-э-э…
— Можно просто по имени, — я сидел в кресле в кабинете главного врача. Доктор Полей устроился в кресле напротив. Пожилой еврей был абсолютно лыс, на длинном крючковатом носе повисли очки в черной роговой оправе.
— Хорошо. Так вот, ваша жена выписалась из больницы.
