И тут, к своему потрясению, Томас обнаружил, что его собственные глаза полны слёз. Жизнь после его появления здесь понеслась таким сумасшедшим галопом, что ему некогда было задумываться о других приютелях, а они ведь реальные люди, каждый со своей жизненной историей, и где-то в большом мире есть семьи, которые их ждут и надеются... И что совсем уже странно — даже о себе самом он в этом плане не задумывался. Его мысли занимало только кто его сюда засунул, да как им выбраться отсюда, да какой вообще смысл во всей этой затее.
Впервые за всё время Чак пробудил в нём нечто такое, из-за чего Томас буквально разъярился. Руки чесались прикончить подонков, пославших их сюда. Пацану бы в школу ходить да с соседскими ребятишками играть! Он заслуживал жить в уютном доме, в любящей семье, у него должна была быть мама, которая заставляла бы его каждый день мыться, и папа, который бы помогал с домашним заданием...
Как же были ему ненавистны те, кто лишил этого бедного, невинного ребёнка его семьи! Он даже не знал, что человек в состоянии ощущать такую бешеную ненависть. Попадись они ему сейчас — ждала бы их страшная, медленная и мучительная смерть! Он так хотел, чтобы к Чаку вернулось счастливое детство...
Но Счастье было вычеркнуто из их жизней. Той же безжалостной волей из их жизней была вычеркнута и Любовь.
— Послушай, Чак. — Томас помолчал и постарался успокоиться, а когда заговорил, то голос его звучал ровно: — Я уверен — у тебя есть родители. Знаю, что есть. И каким бы невероятным тебе это ни показалось, но я знаю: твоя мама сейчас сидит в твоей комнате, и обнимает твою подушку, и плачет, и проклинает мир, который украл тебя у неё. Плачет по-настоящему, хлюпая носом и утирая красные глаза. И ждёт тебя.
Чак не отвечал, но Томасу показалось, что он слышит тихие, приглушённые всхлипывания.
— Не сдавайся, Чак. Мы разгадаем Лабиринт и вырвемся отсюда. Я теперь Бегун, и клянусь своей жизнью: я верну тебя в твою комнату. И твоя мама перестанет плакать. — Томас свято верил в то, что говорил. Он чувствовал, что эта клятва теперь выжжена в его сердце.
— Хорошо бы, чтоб ты оказался прав, — дрожащим голосом отозвался Чак. В оконце было видно, как он поднял руки с отогнутыми кверху большими пальцами. Затем мальчик ушёл.
Томас встал и начал прохаживаться по своей камере. В душе клокотало страстное желание выполнить обещанное.
— Клянусь, Чак, — прошептал он. — Клянусь, я верну тебя домой.
